Коротко ругаюсь про себя на сомнительную кондицию новоиспеченного воина и перехожу к следующему экземпляру.
Жилистый мужичок чуть переступивший границы среднего возраста. Ранние, но уже резко очерченные морщины на серой, давно выцветшей коже; виски, обильно украшенные сединой, и глубоко посаженные, «татуированные» красными прожилками глаза. Они — самое важное, в них ответ на все вопросы. Можно обладать мускулатурой древнегреческого демиурга, но пожелтевшие белки вокруг мутноватых зрачков выдадут тебя… и отбракуют.
Так и есть. Я чертыхаюсь про себя, второй кандидат выбывает. С трудом сдерживаю рвущуюся наружу досаду и раздражение. «Черт, черт, черт!!!».
— А вы, любезный, получаете «белый билет», тщательней надо было заботиться о здоровье, тщательнее… теперь светит только стремительная «карьера» на кухне.
О, как забегали твои зенки, так ведь и из орбит вылететь могут. Извини, служивый, твоя печень не переживет даже крохотной порции «многолетника»… А трупаки мне без надобности.
Оставшиеся двое «преследователей» мужеского пола также не поражают моего богатого воображения — обычные штрафбатники, хилые да кургузые. Ну, спасибо и на этом, всё лучше, чем с желтоглазым «мясом» вышло.
Последней в сегодняшней развлекательной программе значится миловидная особа с короткими, но на удивление здоровыми, хорошо пережившими ударные доли радиации волосами. Карие очи, блестящие, непокорные, а главное — белки «правильного» цвета. Отлично! Вот и редкая удача!
— А тут у нас готовый офицер! Замечательно, милая моя, просто замечательно! С Вашего позволения, посмотрим зубки будущего командира, — мне нет никакого дела до стоматологических неурядиц пленницы — зубы ей больше не понадобятся, однако легкий, пьянящий кураж, как часто случается, призывает немного пошалить.
Н-да… а в «орале» гигиена даже не ночевала… Брезгливо морщусь, «мечта дантиста»… Неопрятность, запущенность и вечная болезненность подземных жителей… Бомж на бомже, свиньи на марше. Поднявшееся было настроение сходит на нет. Что случилось с человеком всего за десяток пусть и тяжелых, но все же мимолетных годин? Тысячи лет величия цивилизации перечеркнуты, подвергнуты сомнению. Красота — и вонючий рот, утыканные пеньками гнилых зубов вгоняют незащищенное сердце поэта в глубокую депрессию. Какой жестокий диссонанс, извращенный каприз затейницы судьбы!
Пора заканчивать затянувшийся балаган. Отбракованного в «провиант» мужичка с нетерпением ждет дальний штрек, обрывающийся почти отвесным склоном. Удачной дороги, мой нездоровый друг. Кто знает, что ждет тебя там… до моего слуха доносятся только утробные, малоаппетитные звуки вечноголодного гигантского пищевода. Как весело клокочет желудочный сок… Впрочем, сам я там не был, воочию ничего не видел, а одним ушам веры нет. Будем надеяться, что на самом дне мира тебя ждут развратные гурии, обожающие желтоглазых «героев».
Герой мясным мешком летит вниз, короткий всплеск и торжествующий гортанный вопль нечеловеческого горла… Не очень-то похоже на гурию. Ладно, веселитесь… Когда-нибудь, очень-очень нескоро, вместо свежего, парного мяса, неизвестный «зверек» из «прекрасного глубока» получит от меня в подарок связку гранат с выдернутой чекой…
Для остальных «везунчиков» наступает время приобщения к вечности. Нет, больше никаких стихов, ямбы и хореи не способны тронуть черствые сердца… Вас ждут всего лишь молотые листья «многолетника», вымоченные в особом — жутко тайном — отваре. Каждый хоть раз грезил о вечной молодости — так я воплощу ваши мечты. Мне не жалко.
Ни один из моих подопечных не возражает против терпкой настойки… то ли действительно упиваются возможностью вечной жизни, то ли паралич немного мешает выразить гражданскую геронтологическую позицию.
Действие газа, между тем, подходит к концу. Мышцы лежащих людей начинают мелко подрагивать, дыхание учащается, кончики пальцев обретают прежнюю чувствительность.
Эх, опять я со своими стихами время потерял… что за болезненная страсть?! Служенье муз…
Суета сует… остается всего около часа на четырех новобранцев. Придется поторопиться.
«Ро-тааа, стройсь!», — у меня отличный командный голос — твердый и зычный, жаль «рота» не очень послушная и подвижная. Перетаскиваю вялую четверку в дальний — самый темный — угол огромного зала.
Секунду размышляю — зажигать ли многочисленные факелы, в обилии закрепленные на древних стенах. Мне свет не нужен, глаза давно приспособились к темноте. Мы с ней сильно сроднились за несколько последних лет… Свет — он для новичков — им ведь так хочется рассмотреть, что установлено на невысоких постаментах, занявших все окружающее пространство. 666 каменных оснований, вмурованных в пол — 540 пустых, ждущих… И лишь 126 уже нашли своих… хозяев? рабов? Пусть будет «владельцев квадратных человеко-мест», или лучше «126 бакинских комиссаров».
Я смеюсь, срываюсь на хохот — эти стены любят и ценят тишину, однако всегда прощают мою бестактную громкость, они терпеливы и в чем-то даже милосердны.
Для четырех постаментов затянувшееся ожидание сегодня закончится. Для четырех новых солдат, «примкнувших» к войску моего Темного господина, всё только начинается — долгая дорога через время и тьму. Я залью ваши тела цементом — по самый подбородок, не выше — вы должны сохранить дыхание, а ваши глаза — ясность. «Многолетник» сохранит жизнь и даже подарит летаргию для тела. Только мозг и сознание избегут наркотического тумана — никакого сна или забытья — всегда на страже, всегда наблюдают явь…
Древний китайский император Цинь Шихуанди надеялся на терракотовое войско… ох, уж эта восточная наивность. Мой Хозяин не совершит глупой ошибки: камень, цемент или дерево — без человека мертвы и бесполезны.
Прощайте, друзья. Горькая судьба вновь зовет меня на поиски «добровольцев». Это вам тут — никаких забот, а мне еще душу из-под залога вытаскивать надо. Еще 536 шагов до свободы — огромное расстояние…
Ах да, совсем забыл, теперь, мои новоиспеченные солдаты, вы можете называть меня Урфином Джюсом! Когда-нибудь вам предстоит взять под моим командованием одну очень хорошо защищенную твердыню — легендарный Потерянный Город… Чувствую, веселье будет знатным!
Дикий смех давно сошедшего с ума человека… слишком много слушателей для одного безумца.
Они слушают и слышат. Их глаза всегда открыты — пожирают темноту. И мертвые голоса застывших иcтуканов вторят друг другу, без устали повторяя зловещие слова:
