Глава 8
НА РАСПУТЬЕ
Раскаленное восходящее солнце злобным циклопом уставилось на мертвый город. Лучами- щупальцами оно обыскивало каждый дом, заглядывало в пустые окна, проникало в открытые двери. И только тьма и тени дарили полуночным обитателям Екатеринбурга надежду на спасение. Забившись в подвалы, схоронившись в подземных норах и лазах, обитатели ночи терпеливо пережидали долгие часы правления безумного Властелина Света.
Твари дневные, ослепленные величием и могуществом своего господина, никогда не чувствовали себя под Его взглядом вольготно. Жестокая красота светила придавливала к земле, заставляла опускать очи долу, преклоняться и раболепствовать. Тем же неразумным и отчаянным, кто осмеливался поднять голову в глупой гордыне, немедленно следовало справедливое наказание — звезда навсегда лишала зрения и разума. Даже птицы, небесные создания, не перечили воле сурового владыки…
Стоящий на вершине огромного дома человек поймал себя на мысли, что хочет поднять глаза и смотреть вверх, не отрываясь, до рези и слез, чтобы только навлечь на себя гнев космического исполина, чтобы забыть и не думать ни о чем. Но скупые соленые слезы текли и без злой воли Солнца.
Сердце сжалось в груди, замерло. «Вот и все, — подумал человек отрешенно. — Вот и все… Так просто — был целый мир, был дом, был отец, а потом в одночасье не стало ничего».
Он подошел к краю крыши и теперь балансировал на ее краю. «Так просто…» Кто знает, был бы сделан следующий шаг, но сзади ждал растерянный и беспомощный друг, чьи глаза надежно укрыты от взгляда испепеляющего светила плотной повязкой.
Непривычно открытый мир под ногами лежал, словно на ладони. Тонкие карандаши высоток, изогнутые змейки приземистых девятиэтажек и карликовые «наросты» административных пристроек обнажились, предстали в мертвенной, безнадежной наготе. Величественный «Дирижабль» с высоты походил на гигантскую теплицу, оставленную тружениками-титанами, либо даже технохрамом кустарей — гномов, что в память о себе возвели этот священный ангар… Мысли человека, застывшего на краю, путались, бессознательно витая в причудливых сферах. Как же хотелось насладиться мгновением, стоя выше самых высоких вершин, раскинуть руки и закричать: «Этот мир — мой!» Только злобно ухмыляющаяся реальность затыкала рот, заставляя давиться лживыми словами. «Мы — бездомные. Отверженные. Изгнанные. Чужаки на собственной земле».
— Пошли, Ванька. Нам пора.
Генрих Станиславович Вольф громко выдохнул и резко опрокинул в рот «мензурку» с несколькими капельками коньяка. Зажмурился от наслаждения и тут же с сожалением посмотрел на опустошенный сосуд. Алкоголь дарил пусть кратковременную, но все же столь желанную индульгенцию от ненавистной мигрени.
«Сначала кончились таблетки, а теперь и последнее средство… Впору ложиться и помирать от безнадеги. Хорошо, что с Ботанической все так удачно сложилось. Сумбурно, конечно, без особой подготовки, наспех, но результат достигнут, это главное. Надо распорядиться, пусть потрясут новую „колонию“ на предмет обезболивающих и хорошей выпивки…»
В дверь негромко постучали и вежливо ждали ответа. Из двоих заместителей старого генерала тактом отличался Валера, а умом и знанием этикета, предписывающим после стука входить, Борис.
— Заходи, Валерий Алексеевич! Чего тебе?
— Здравствуйте, Генрих Станиславович, — вошедший чуть заметно поклонился. Привычка довольно странная и уставом не предусмотренная, но отчего-то неизменно приятная глазу и самолюбию. — Хорошо сегодня выглядите, а то вчера бледностью изрядно всех нас испугали.
Старик болезненно поморщился, вспоминая вчерашний приступ:
— Валера, ты ведь знаешь, не люблю я этих церемоний и мнимого сочувствия. Испугались они… Давай по делу.
Невысокий худощавый человек в военной форме смущенно улыбнулся и тут же вновь посерьезнел:
— Я с докладом. Собрал отчеты с руководителей спецгрупп и подготовил сводную для…
— Без церемоний и лишних слов, — раздраженно повторил генерал. — Подробности тоже особо не интересны. Так что — сразу по результатам.
Валерий Алексеевич без сожалений захлопнул папку с документами и довольно сообщил:
— Операция успешно завершена. Станция Ботаническая контролируется нашим спезназом. Военизированные формирования противника разоружены, арсенал взят под усиленную охрану. Арестованы все руководители, кроме начальника станции Федотова, находящегося сейчас на Чкаловской. Меры по его задержанию приняты.
— Валера, все это я и без тебя знаю. Кроме того, что начстанции упустили. Как раз об этом предыдущие хвастуны упомянуть отчего-то забыли… Почему до сих пор не пойман? Что делает у чкалов?
Маленькое серое лицо зама сердито сморщилось — Борька-выскочка, второй заместитель, опять обошел его, да еще и выставил гонцом, приносящим сомнительные вести.
— Старый лис почувствовал неладное и поехал самолично волнующуюся станцию инспектировать. Там его чкаловские товарищи и должны были взять. К сожалению, подтвержденных данных пока нет. У нас нет свободных людей, все сейчас на Ботанике…
Могущественного генерала мало трогал какой-то мелкий царек, лишившийся своего трона. Но после выходки Маркуса на всеобщем собрании Вольфу во всем чудился заговор. Почему больше нет свободных людей? Почему всех боеспособных отослали на никому не нужную Ботаническую? Почему обнажили Бункер, оставив его самого, Вольфа, без защиты? Кто приказал?
— Кто приказал?!!
— Прошу прощения?.. — захлопал глазами испуганный зам.
— Кто приказал всех солдат отправить на Ботаническую?
— Так вы же… Вы же и подписали, Генрих Станиславович…
Неужели из-за проклятой мигрени что-то проглядел? Не вчитался в приказ? Повернулся спиной к заговорщикам? Или это уже паранойя?
— Пошел вон! — заорал на зама генерал. — Вон!!!
Молчание. Гуманное и жестокое, гнетущее и умиротворяющее. Оно податливо, ты сам придаешь ему смысл, наделяешь оттенками. Слова глупы и беспомощны, тишина же всемогуща.
Два человека шли беззвучно. Шумный, беспокойный ветер скрывал их неслышимой пеленой, обволакивал благословенным безмолвием. Но они не замечали его заботы, погружаясь в бездонные глубины собственных мыслей. Черных мыслей, что ничего не ведают о свете и надежде, лишь поедают самих себя, множа и множа пустоту.
Живчик изо всех сил старался не думать об отце, не вспоминать о павшей станции. Как же сплелись воедино эти два понятия — Ботаническая и ее бессменный начстанции. Фанатичный большевик и заботливый всеобщий батя, жесткий, авторитарный лидер, не признающий иных догм, кроме коммунистических, и справедливый, милосердный защитник своих «чад»… Таких людей не бывает — лед и пламень.
