товарищ Крестьянинов?
— Так точно, товарищ генерал!
— Что точно?
Капитан Крестьянинов отчаянно завращал перепуганными глазами, судорожно отыскивая нужный ответ. Однако пауза непростительно затянулась.
— Кто нацепил тормозу капитанские погоны? — рявкнул грозный старик.
Потрясенная совещательная комната хранила тяжелое молчание.
— Та-ак. Все трое — немедленно сдать оружие дежурному офицеру. После чего самостоятельно следовать на гауптвахту и ожидать вынесения решения по дальнейшему прохождению воинской службы. Выполнять!
Несчастная тройка поспешно, не оглядываясь и не пытаясь спорить, покинула роковой кабинет.
— Продолжим, защитнички отечества? Повторяю вопрос: что у нас происходит на фронтах? Прошу вас, подполковник Филимонов.
— Товарищ генерал, обе прилегающие к нам станции метрополитена взяты под контроль. Очаги сопротивления подавлены, вражеские лидеры либо содержатся под арестом, либо уничтожены.
— Хорошо, Павел Николаевич, очень хорошо… А каким же образом осуществляется этот самый контроль?
Подполковник на мгновение замялся, но тут же взял себя в руки:
— На Ботанической находятся две группы нашего спецназа, на Чкаловской — представитель штаба.
Вольф задумчиво потер подбородок:
— На первой станции — несколько десятков наших человек, на второй — всего один? Интересно, интересно. А почему Бункер не прикрыт? Нас с вами кто охранять будет?!
— Так ведь товарищ Краснов…
— Посадский волколак тебе товарищ, а не Краснов! — вскипел генерал.
— Есть отряд лейтенанта Никитиной, — мягко напомнил ему Валентин Пантелеевич — иссушенный, согнутый неподъемным грузом годов дед.
Вольф глянул на него и смягчился. Точно, есть ведь Никитина со своими бой-бабами. Так себе охрана, конечно, против красновских головорезов может не потянуть, но все-таки… Все-таки… Ладно, допустим.
— И кто же контролирует захваченные станции? — двинулся дальше Вольф.
— Начстанции Ботанической определен Артур Шарифович Хайруллин, он же является исполняющим обязанности начальника Чкаловской, — быстро выпалил Филимонов.
— Оп-па, как забавно! А кто определил представителя туземной станции на столь высокий и ответственный пост? И не разорвется ли жопа товарища Хайруллина от сидения сразу на двух удаленных друг от друга стульях?
— М… М… Маркус, товарищ генерал…
— Маркус?! Маркус?! А кто дал Маркусу полномочия назначать комендантов? С каких пор, а?! Вы что же это, гады?! Субординацию нарушать?! И что мне с этим вашим Шарфиком Артурычем делать?
— Да убирать его пора бы, — лениво протянул лысоватый мужичок неопределенного возраста, остававшийся до сих пор безучастным. — Мавр свое дело сделал…
— Ростислав Григорьевич, — перебил его Валентин Пантелеевич. — Ты и при «жизни» тонкостью маневра не отличался, а нынче совсем головой сдал. Генрих! — Теперь дед, не замечая недовольного фырканья лысого, обращался к генералу. — Ты уже проорался, или еще не весь пар на своих чурбанах выпустил? Предлагаю поговорить по делу, а разоблачением культа личности одного зарвавшегося солдафона займемся чуть позже.
«Зарвавшийся солдафон» на миг успокоился. Может, показался ему заговор? Может, в самом деле — паранойя?
— Ну, если культ оставим на потом, то я согласен. Вещай, Валентин Пантелеич!
— Татарина с гнусным голосом сами трогать не будем. Нам одной обозленной Ботанической — за глаза, на всех спецназа не напасешься. Пусть чкалы пока радуются: напрягу я своих дипломатиков, верительные грамоты, красочные церемонии и прочие протокольные прыжки с ужимками обеспечим в лучшем виде. Власть должна быть признанной и легитимной. Параллельно же нужно осторожно поработать с недовольными, которых Артур от «царской» кормушки отодвинул.
— Таких — пруд пруди, — согласно кивнул генерал.
Валентин Пантелеевич, недовольный тем, что его перебили, сморщился, как вяленый помидор, и проворчал:
— Таких по определению полно везде и всегда. Кормушка не безразмерная, а вот голодных рож вокруг — превеликое множество. Итак, обиженных негласно приласкаем, вооружим и, конечно, научим, куда это оружие направить.
— Готовим мятеж обделенных?
— Молодец, Ростислав, в твоем мозгу еще остались не пораженные денатуратом крошечные участочки серого вещества… Честолюбивый сын татарского народа должен сгинуть в пламени «карманной» революции.
— А наш спецназ огнем и мечом восстановит пошатнувшийся «конституционный» режим?
— Господи, Генрих! — устало прошипел старик. — Проговаривая вслух очевидные вещи, ты не выглядишь умнее. Последнему служаке ясно, что бунт подавим, зачинщиков казним, сопричастных накажем, а на престол в качестве вечного «временщика» посадим дуралея Ростика.
— А что, исполняющий обязанности царя — неплохой карьерный рост! — заливисто захохотал Ростислав Григорьевич. — Мне нравится. Одного понять не могу: не слишком ли много чести для вонючей заштатной станции? Столько возни и ради чего?
Дед что-то недовольно высказывал недалекому «Ростику», но генерал уже не слушал. Пантелеич на его стороне! Это даже не полдела — больше! Пантелеич — авторитет, и если он ворчит, но Вольфа поддерживает, остальные призадумаются, за кого играть…
Итак! Белые фигуры сильно прорежены, их офицеры расколоты на два лагеря, лояльные — поражены безумием и слабостью, а пешки дезориентированы. Но король скинул с себя пелену боли и немощи.
Теперь нужно два хода. Первым — очистить свои ряды. Перевешать предателей, взять все бразды в свои руки. А потом… Потом заново всмотреться в далекий неприятельский берег.
Пятнадцать лет вынужденного мира окончены. После того как военная машина будет прочищена и смазана, офицеры докажут свою верность, бойцы пройдут тренировки, а старые союзники и новые вассалы будут призваны под знамена, неоконченная древняя война будет продолжена.
Война до победного конца. Война на уничтожение.
Генрих Станиславович улыбался.
Странное путешествие Ивана через непроходимую границу Пояса Щорса никак не шло из головы младшего Федотова. Что это было? Как дозорный смог преодолеть барьер, недоступный ему, Живчику? Что увидел по ту сторону? Костя выспрашивал друга, но в ответ получал лишь неопределенное подергивание плечами и упрямое молчание. В лучшем случае: «Я ничего не помню».
«Да что, черт возьми, с ним происходит?!» — безмолвно вопрошал себя растерянный и оттого злой Костик.
Происходящее все больше напоминало дурной сон, от которого никак не удается проснуться. Нити событий, их бесконечная, бессмысленная череда переплетались в причудливый, невозможный клубок, а единственный верный союзник все глубже погружался в какой-то наркотический транс. Иван шел совершенно безучастно, не обращая внимания на надоедливого друга, мешающего… Впрочем, как и чему он мешает, Федотов понять был не в силах, Мальгин же упорно отмалчивался. Бесполезный поток пустых размышлений прервался Ванькиным еле различимым шипением:
— Тихо! Стой!
Дозорный застыл в предупреждающей позе, вскинув правую руку в красноречивом жесте. Он что-то почувствовал и теперь, казалось, напряженно всматривался в темную даль.
