заселены. Представляешь, какая красота пропадала? Теперь смотри чуть левее домов, через речку, на другой берег — там объяснение, почему жить в красоте не пришлось никому.
— Кроме пустыря, ничего не вижу, — удивилась Никита.
— И не увидишь, потому что «истина», как ей и положено, скрыта в глубине, под землей, — многозначительно усмехнулся Генрих. — Раньше, много раньше, здесь была окраина города. И на этой самой окраине располагалась свалка химических веществ. Затем Свердловск разросся, и окраина превратилась чуть ли не в центр. Забавно… мегаполис со свалкой посередке. Срамное место превратили в могильник, а сверху закидали землей. Самые ушлые и предприимчивые тут же по соседству возвели элитное жилье — это же очень круто, жить в собственном доме прямо в городе! Но продать ничего не смогли, там такое превышение всех эпидпорогов — караул просто! Вот такая басня о человеческой глупости и алчности.
— А мораль? — серьезно спросила Никита.
— Мораль? Хмм… Наверное, простая: некоторые называют время
— К-как н-не изменилось? — От неожиданности девушка начала заикаться.
— Все, что вокруг, — антураж и фон, не больше. Он-то как раз стал во много тысяч раз хуже, спору нет. Но сам человек остался прежним! Условия обитания откинули его обратно в каменный век, какие-то качества, без сомнения, обострились — подлость и героизм, например, видятся теперь гораздо ярче и отчетливей. Однако «венец создания» не претерпел каких-либо изменений. Вообще. Новый «потоп» был напрасным. Как говорил друг моего врага: «Этот мир настолько погряз в грехах, что оказался не в силах породить нового Искупителя…»
— Ты говоришь, про…
— У меня была масса времени для размышлений, гораздо больше, чем нужно… С религией отношения не сложились, хотя и пытался. На том месте, где у приличного человека вера живет, у меня дыра, пустота полнейшая. Нечем верить. Хотя очень хочется, потому что иначе — иначе Бункер, наш Бункер… Зачем нужен ад, когда человек и без геенны огненной такие ужасы творит, что никакому черту не снилось?
Ты думаешь, я не понимаю, что мы с Красновым занимается идиотизмом? Нет никакой разницы, кто победит — он или я. Ни малейшей, серьезно. Хороший или плохой выиграет — а кто из нас хороший, кто плохой? — наш крошечный мир получит новую экспансию, очередную, на этот раз Вторую, войну. Умоется кровью, как и всегда, похоронит мертвецов, возвеличит какого-нибудь царька и опять кинется в бой, за следующими жертвами. А что ты хочешь? Ни я, ни Краснов ничего другого не умеем, только бороться, выживать, лезть наверх. Мы подобны акулам, которые не могут остановиться, — сразу задыхаемся…
— Кому подобны? — робко уточнила Никитина.
— Что? — разгоряченный Вольф на мгновение растерялся. — А, это рыбы такие были хищные — огромные и прожорливые, жутко страшные. Но жить могли только в движении, а остановившись — умирали от удушья…
Сбитый вопросом, он пришел в себя и тут же устыдился своего неожиданного запала:
— Кать, ты извини… Прорвало старика, вот и несу чушь несусветную. Забудь. На чем мы остановились? Да, на достопримечательностях! Свалку трудно к ним отнести, но когда-то я любил все эти городские легенды, вот одна и всплыла в памяти. Нам сейчас на Уральских Коммунаров надо… Есть дорога в пять километров, а есть — в три. Как пойдем?
— В три! — улыбнулась Катя.
— Короткая дорога — не всегда быстрая, — вздохнул старик. — Однако желание женщины — закон. Выбирай: углы сбиваем через Дворец спорта и далее через Зеленую рощу — это парк, или же через военный госпиталь, собор Александра Невского и…
— Собор, — с готовностью выпалила девушка. — Конечно собор!
— Ну, собор так собор. Придется идти через глухомань. С Фурманова свернем на 8-го марта, там через Большакова, переулками выберемся к госпиталю и, соответственно, к Собору. Это один комплекс зданий.
Вольф еще долго и, похоже, с ностальгическим наслаждением перебирал названия ничего не говорящих Никите улиц, каких-то «Московских горок», комплекса «Романова», «кольца Екатерины» и прочей непонятной наземной экзотики, но она больше не слушала. Пришлось оставить дом, стать изгоем, лишь бы только быть с тем, кого любишь… Тайно, наверное, порочно, но любишь, восхищаешься. Катя, не разбирая слов, упивалась уверенным, твердым голосом, прижималась к сильному телу и чувствовала ответное тепло — даже сквозь неимоверную толщину двух защитных костюмов. Разве имеет значение расстояние, когда на душе так покойно, когда смятение, тревога и боль исчезли без следа и их место заняло безмятежное, тихое, неудержимое счастье… Оно будет недолгим, ускользнет сквозь пальцы вместе с последними песчинками времени, отмеренного судьбой, — Катя внезапно осознала горькую истину, и молодое сердце дрогнуло. Стекло в хрупких вселенских часах уже треснуло, запустив обратный отсчет для еще одной жизни.
Никита удержала саму себя от мольбы и удержала слезы, заблестевшие в уголках глаз. «Я благодарна тебе за эти мгновенья. Сколько бы мне ни осталось, я буду благодарить тебя до последней секунды, ничего не прося, не вымаливая еще крохи счастья. Я готова…»
Она взяла старика за руку… И ей вдруг стало спокойно-спокойно.
Если они дойдут до Метро, дойдут до Коммунаров, все сложится. И она сможет быть с единственным мужчиной, которого полюбила за свою жизнь, — столько, сколько получится.
Когда тишину мертвого города нарушила яростная и злая автоматная очередь, лейтенант Екатерина Никитина отчетливо услышала звон превращающегося в осколки стекла — последняя песчинка из разбитых часов устремилась навстречу неизбежности.
Глава 20
ОТШЕЛЬНИК
Еще один цикл завершен. Неутомимое время совершило виток и вернулось туда, где я впервые увидел разрывающие полотно неба винтокрылые машины. Тогда мне было неведомо, кто и зачем нарушил мертвенный покой города, кто вывел меня из затянувшегося беспамятства. И я пошел вослед железным птицам.
Путешествие на юг сквозь запретные пределы Щорса выдалось недолгим — обитатели Пояса признали во мне Отшельника, пусть и постаревшего на шестнадцать бесконечно долгих и бессмысленных лет, и помогли. Простым смертным неведомы тропы, открытые мастеру Биту, основателю Ордена Зеркала, и его верным служителям, навсегда переставшим быть людьми… Я не захотел верить в дурные вести, принесенные странными существами, и пошел дальше, в душе понимая, что уже слышал правду — горькую, ненавистную, пугающую.
Прося юношу с забавным прозвищем Живчик, что жил на «внутренней» станции Ботаническая, разведать интересующую меня местность, я знал, что рискую его жизнью напрасно. Еще один грех в бездонную копилку. Однако скоро за все воздастся. Уже не боюсь…
Жаждущий крови Бункер неистребимой гидрой вновь поднимал свою голову. Потрепанный, сумасшедший, но оттого еще более грозный. Я пытался искать помощи в Большом Метро, в местах, которые считал когда-то родными, — Конфедерации Уралмаша. До Первой войны она состояла из пяти станций во главе с казавшейся несокрушимой Динамо. Какая непростительная наивность! Руины Динамо до сих пор дымятся радиоактивным маревом, а в ее чреве копошатся гигантские черви. Начстанции Уральская, старый кадровый офицер, называемый всеми не иначе как Кремень, стоял передо мной на коленях и сам молил о помощи, заклиная именем моего верного, давно сгинувшего воина — Корнета, покровителя и заступника детей. С трудом сдерживая слезы, он показывал свои владения, превращенные в последний приют для малышей, эвакуированных со всех выживших станций ветки. Кроме детишек, нескольких женщин-
