«Дунг Куаном» вьетнамцы звали Хваленского. На их языке это означало «храбрый солдат».
Мешать взлету «МиГа» никто не стал. Пронизывая сумерки, Володя унесся на юг, туда, где пропал майор. Прежде чем село солнце, он успел долететь до границы и наскоро осмотреть джунгли, но не нашел ни следов поваленного или горящего леса, какой непременно остался бы от упавшего самолета, ни хотя бы расстеленного парашюта. Впрочем, второе было понятно – Хваленский, наверное, побоялся, что первыми за ним прилетят американцы. А вот первое настораживало…
Приземлялся капитан уже в темноте. Оставив самолет на рулежке, не сказав никому ни слова, он пешком ушел в лагерь.
…Войдя в опустевшую хижину, Володя бросился на койку и, заложив руки за голову, уставился в потолок.
«Что же делать? – думал он. – Что делать? Звонить в Ханой, просить поисковую группу? Да и будут ли искать? Или спишут без вести пропавшим? Там же лес сплошной, не группа нужна – армия… Майор сам говорил – не ищите, если пропаду… А я что, всю жизнь свиньей себя чувствовать теперь должен? – неожиданно разозлился Володя. – Вот уж хрен! Утром еще раз полечу. Прочешу все, хоть мертвого, но найду! Нет, не так! Найду живого и невредимого! Надо будет – «вертушку» у вьетнамцев возьму! А нет, так и на «балалайке» слетаю…»
С этой мыслью он уснул.
Утром Володя снова улетел на поиски майора. Сделав за день три вылета, он сумел осмотреть все пространство вдоль границы с демилитаризованной зоной, но снова не обнаружил выгоревшего или поваленного леса. Он сумел также отыскать три-четыре подходящих площадки в джунглях, где теоретически мог бы приземлиться истребитель майора, однако и они с воздуха выглядели пустыми и заброшенными.
Остаток дня Володя провалялся в хижине, глядя в потолок. Было тошно и горько, за какие-то сутки война как языком слизала троих его друзей. Так плохо он себя не чувствовал еще никогда.
Когда свечерело, в хижину постучался повар-вьетнамец, беспокоившийся из-за отсутствия офицера на обеде и ужине:
– Принести еду?
– Нет, – равнодушно ответил капитан.
– Ты болеешь? – с тревогой спросил повар.
– Нет. Устал…
– А-а… Ладно.
Он ушел, и Володя вдруг вспомнил, что видел у майора какие-то запечатанные конверты. Как раз тогда, в день гибели Ашота. «Может, письма? – подумал капитан. – Давно, кстати, не писал мне никто…»
Порывшись в вещах Хваленского, Володя и в самом деле нашел там письма. Одно от бати, одно от однокашника, и еще одно, самое тоненькое, – от Лили. Она почему-то молчала аж с октября, хотя он время от времени писал ей. Ее письмо капитан вскрыл первым.
«Дорогой Володя! Прости, что не писала так долго. Времени совсем не хватает. («Ну-ну…» – равнодушно подумал Володя.) Мечусь как белка в колесе. Работаю в школе учительницей младших классов, ты не представляешь, как это интересно. («Ага…») Детки видят в тебе вторую маму, и нужно быть ею для них. Праздники, дни рождения с ними отмечаем. Все твои письма получаю, но все не хватает времени ответить. Ты все там же, в жаркой южной стране? («Угу, черт бы ее побрал…») Мне, кстати, очень понравилось твое октябрьское письмо, где ты описывал полет над морским побережьем. («Было дело, летал я там… еще курсантом».) Вот эти строчки: «…раннее утро, солнце только-только выглянуло из-за горизонта, а пара наших истребителей уже несется вдоль морского берега на бреющем полете. Мы летим всего в пятидесяти метрах над песчаным берегом, оглашая окрестности громким ревом турбин и пугая чаек. Этот участок берега обычно пустынен, поэтому мы иногда так развлекаемся. Так здорово лететь над прибоем, на самой границе трех стихий – воздуха, воды и земли, – оседлав четвертую – огонь! За спиной шумит двигатель – табун из тысяч лошадок… И я стремительно несусь мимо мелькающих за стеклом утесов и дюн туда, вдаль! Это потрясающе – власть над пространством и даже временем! Захочу – лечу низко-низко, и земля быстро уносится назад. Захочу – набираю высоту, и земля внизу тащится едва-едва…» Просто потрясающе! Ты не думал о том, чтобы стать писателем? У тебя бы вышло.
Володь, увы, заканчиваю письмо, мне пора кормить ребенка. Да, совсем забыла написать, я ведь вышла замуж…»
Внутри у капитана что-то оборвалось, и на душе стало совсем горько. Дальше Володя читать не стал – просто скомкал письмо и швырнул его в мусорное ведро.
– С-сука! – процедил он сквозь зубы и, подавив искушение открыть последнюю бутылку водки, завалился спать.
Утром капитан взял себя в руки и, сделав наконец утреннюю зарядку, пошел на аэродром. Война войной – а учеба по расписанию. Обязанностей по подготовке курсантов с него никто не снимал. Но и о Хваленском Володя не забыл – поговорил с Ваном, и тот обещал выслать к местам возможной посадки майора вертолет.
Успокоившись, Володя поспешил в бункер неподалеку от ангаров, где обычно проводились теоретические занятия.
Увы, «вертушка» вернулась ни с чем. Вертолетчики облетели все намеченные капитаном площадки, но, как доложил ее пилот, следов посадки «МиГа» нигде не было видно.
– А вы приземлялись там, чтобы проверить? – спросил Володя.
– Нет, – помотал головой вьетнамец. По-русски он говорил довольно сносно – как оказалось, учился в Союзе.
– А почему?
– Потому, – отозвался пилот. – С воздуха и так видно, что нет ничего там. Ни самолета, ни обломков.
– А парашют там или лес поваленный?
– Ничего. Воронок в лесу много – американцы там падали. Но все воронки старые. Не буду я над каждой зависать… – в голосе вертолетчика вдруг мелькнула злоба на непонятливого русского офицера. – Пока над каждой зависнешь, сто раз собьют. С воздуха и так видно: заросла кустарником и травой – старая.
– Ясно… Спасибо…
Вертолетчик ушел. Володя снова задумался, потом, тяжело вздохнув, пошел в лагерь.
Глава 3
Возвращение блудного сына
Ни на второй, ни на третий день Хваленский не вернулся. Володя еще дважды летал в те места, где мог упасть его самолет, но по-прежнему ничего не обнаружил. В Ханой он звонить не стал, решив выждать хотя бы неделю. Хотя и сомневался – может, зря? Может, лучше все-таки повиниться, но майора найдут?
Потом Володя вспомнил, что говорил прошлым летом Хваленский: «В такую глушь упрячут, что проще сразу застрелиться». И понял, что майор не зря велел не докладывать о его пропаже – наверняка опасался, что упрячут за самодеятельность. И запретят летать.
Мысль о том, что Хваленский переметнулся к американцам, Володя сразу отогнал. Не из тех людей был майор, которые при удобном случае предают свою страну. Да и руки у него уже по локоть были в американской крови…
На пятые сутки капитан вернулся к работе. Прислали десять новых «МиГов», которые предстояло облетывать; никто также не отменял занятия с новичками-курсантами, а из четырех инструкторов остался он один. Пришлось впрягаться…
Шел восьмой день с того момента, как пропал Хваленский. Капитан вел занятие с курсантами и как раз объяснял им основы теории воздушного боя, как вдруг в кабинет вошел незнакомый плотный офицер. Судя по погонам – полковник. Русский.
– Добрый день, – поздоровался он. – Где я могу найти майора Хваленского?
– В лагере, – ляпнул Володя, а сам почувствовал, как в животе стремительно холодеет. «Приехали… И кто это? Лицо незнакомое…»
– Хорошо, я сам найду, – вежливо улыбнулся полковник и исчез.
