Золтан Шайно иронически поджал губы.
— Вашим мыслям, очевидно, несвойственна торопливость, господин следователь…
— Что вы! — с ноткой искреннего протеста воскликнул Померанцев. — Наоборот! Я свое мышление уподобил бы ракете стратоплана. Надеюсь, вы знакомы с устройством ракетных двигателей?
— Нет. Не знаком.
— Но вы говорили, что в вашей подводной колонии есть ракетный самолет.
— Я этого не говорил. Включите фонограф, проверьте запись.
— Да?..
Померанцев испытующе глянул на бледнолицего крестовика.
— Простите, почему вы никогда не снимаете очков?
— Не выношу солнечного света.
— Ах, да, у вас там аргон. Оттого у вас такое бледное лицо. Вы мне напоминаете какое-то опытное растение, лишенное хлорофильных зерен.
Золтан Шайно засопел и отложил книгу.
— Какое совпадение! Вы мне тоже напоминаете одно растение.
— Какое?
— Крапиву.
— А где вы видели крапиву? — быстро спросил Померанцев.
— Видел в детстве, когда жил еще в Венгрии.
— Вы в каком возрасте переселились в подводный штаб?
— Пятнадцати лет. Но откуда вы взяли, что это штаб?
— Его так называет мальчик курунга.
— Мальчик врет. Отец называет свое жилье обителью. У нас даже комнаты именуются кельями.
— Да? Вы знаете, я никак не пойму, как же все-таки ушел из штаба мальчик?
— Я тоже этого не знаю, — угрюмо сказал Золтан Шайно. — Вам лучше всего спросить об этом у него самого.
— Он говорит, что ушел общим выходом.
— Ха-хэ! Ушел через шлюзовую систему, минуя несколько камер с личным конвоем отца? Он фантазер.
— Разве система шлюзов так уж сложна? — осторожно спросил Померанцев.
Молодой Шайно прикусил нижнюю губу и за молчал. Потом сказал:
— Очень. И прекрасно охраняется. Передайте это всем, кто захочет проникнуть в колонию носителей креста. А те; кто выпустил мальчишку-индейца и его отца, уже сожжены кармонзитом. Это можете сообщить своему краснокожему выродку.
Померанцев внимательно глянул на своего подследственного, проверил, работает ли фонограф, и спросил:
— Да, хорошо, что напомнили. Откуда вы знаете язык курунга?
— Выучился.
— Как?
— От работавших на кессонных работах индейцев.
— И затем уже выучили этому языку других в колонии?
— Да.
— Значит, вы присутствовали при постройке штаба?
— Да.
— Шлюзовую систему выхода также строил Варенс?
— Да…
— Талантливый инженер! Как он погиб? Расскажите.
— Не помню. Это было давно.
— Кажется, он не поладил с начальницей вашей разведки Лилиан, — глядя безмятежными глазами прямо в желтые окуляры крестовика, спросил Померанцев.
— Он хотел уйти из колонии, — глухо ответил Золтан Шайно.
— Кто его судил?
— Не помню… Кажется, заочно.
— Как мальчик Юра Ветлугин попал в ваше убежище?
— Барон Курода подобрал его на льду. Мальчишку засыпало битым льдом и снегом, почти рядом с автожиром. Ваши летчики сразу же наткнулись на того краснорожего и обрадовались. Так что, если рассуждать правильно, вашего постреленка спасли мы, а не вы.
— А почему вы его стали искать?
— Странно… — Золтан Шайно презрительно скривил губы. — Неужели вы сами не догадываетесь?
— Нет, я обо всем отлично догадываюсь, — иронически поглядывая на крестовика, сказал Померанцев. — Пожалуйста, я вам могу сказать, почему вы стали искать Юру Ветлугина. От вас когда-то сбежал мальчик-индеец, который мог раскрыть местопребывание Петера Шайно. Вы его искали, но не нашли, так как он тотчас же погиб, как только выкарабкался на лед, и лед отнес его труп в открытый океан. Но вот однажды ваши радисты приняли радиокорреспонденцию о том, что другой мальчик погиб на восемьдесят восьмой параллели, что труп его, облеченный в какой-то странный скафандр, подобран противоштормовой экспедицией. Вы тотчас догадались, что летчики ошиблись и приняли за Юру маленького курунга, удравшего от вас. Тут вмешался профессор Британов, и вам угрожало разоблачение. Был смысл поэтому порыться во льду и, живым или мертвым, подобрать Юру. Его вы собирались выменять на Руму. Затея наивная и под стать только таким политически отсталым элементам, какими являетесь вы и ваш родитель. В ее несостоятельности вы убедились.
— Зачем вы мне все это говорите? — с раздражением спросил Золтан Шайно.
— Затем, чтоб вы, наконец, поняли, что имеете дело не с подводными провинциалами, а с людьми вполне современными и вполне развитыми, — сказал Померанцев и добавил: — Так что вы свои шутки насчет спасения бароном Куродой мальчика Юры оставьте раз и навсегда. Тем более что ваш выживший из ума барон оказался откровеннее вас и уже успел выболтать, что «мальчик арестован на льду воинами сына господня при попытке напасть на них с ножом в руках». Нам теперь ясна вся цепь злоключений Юры Ветлугина. Мальчик был засыпан снегом в обморочном состоянии, электродоха не дала ему замерзнуть, очнулся он и выбрался из своей временной ледяной могилы лишь после того, как дивизион подобрал Руму. Очевидно, Юра побрел по льду пешком, тут-то на него и накинулся ваш японец. Обращался он с мальчиком, видимо, грубо, и Юра прибегнул к ножу как к орудию самозащиты.
Следователь шагал по комнате и говорил, почти не обращая внимания на своего подследственного. Он словно рассуждал вслух. Золтан Шайно, не сгоняя со своего лица презрительного выражения, провожал его глазами из угла в угол.
Вдруг Померанцев остановился.
— Я совсем забыл спросить вас: сколько человек было в штабе крестовиков к моменту нападения на Советский Союз?
— Не помню, — буркнул Шайно. — Мне тогда было пятнадцать лет.
Померанцев внимательно оглядел коротконогого человека с фарфоровой физиономией.
— С какого возраста у вас плохо работает память?
— С пятнадцати лет, — сказал Шайно и усмехнулся. — С того момента, как я попал в подводную колонию. Это тоже от аргона. Прошу учесть смягчающее обстоятельство.
— И вы не помните даже, сколько людей живет сейчас под водой?
— Точно знает один отец. Но я полагаю: человек четыреста, не меньше.
— Рума перечислил всех, получалось тридцать два человека.
Шайно презрительно хмыкнул и пошел к окну.
— Вы у него обо всем и расспросили бы. Почему вы ко мне пристаете с расспросами? Вы что думаете, я не понимаю? — резко сказал он. — Против моего отца готовится карательная экспедиция, и вы хотите обо всем выведать у меня. Так знайте, что у отца и его людей хватит продуктов, чтобы продержаться еще
