поднимался по каменным ступеням в часовенку наверху, где на потолке плясали отблески воды из замкового рва. Там он преклонял колени и проводил часы в молчании — молился, мечтал, Бог ведает.
Он был страшно недоволен женой. Джейн Паркер никогда не приезжала с ним в Гевер, он ей не разрешал. Эти дни, проведенные с нами, не предназначались для ее любопытных глаз и постоянной, жадной жажды скандала.
— Она просто какое-то чудовище, — как-то раз в разговоре со мной бросил он. — Ровно как я боялся — просто ужасно.
Мы сидели в маленьком садике, разбитом у въезда в замок. Деревья и изгороди скульптурно подстрижены, являя собой истинные произведения искусства. Каждый кустик, каждый цветок на своем месте, все цветет и благоухает. Мы уселись втроем на каменной скамье подле фонтана, издававшего негромкий, мелодичный шум — словно дождь, стучащий по крыше дома. Георг удобно устроил темноволосую голову у меня на коленях. Я откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза.
Анна сидела на другом конце скамьи.
— И впрямь ужасно?
Он открыл глаза, но вставать поленился. Поднял руку, стал загибать пальцы, подсчитывая грехи жены:
— Во-первых, она отвратительно ревнива. Я за дверь не могу ступить без того, чтобы она не принялась за мной следить. Она из ревности затевает такие невзаправдашние битвы.
— Невзаправдашние? — удивилась Анна.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — нетерпеливо бросил он и вдруг начал фальцетом: — Если я вас снова увижу с этой фрейлиной, сэр Георг, тогда все уже будет ясно! Если вы с этой девушкой еще раз приметесь танцевать, сэр Георг, придется мне поговорить и с вами, и с ней.
— До чего отвратительно, — согласилась Анна.
— Во-вторых, — он продолжил список, — она на руку нечиста. Если у меня в кармане шиллинг завалялся и она думает, я не замечу, его уж нет как нет. Оставь на столе какую безделушку, мигом сцапает, словно сорока.
Анна была в восторге.
— Правда? Помнится, у меня раз пропала шитая золотом лента, наверно, она взяла.
— В-третьих, а это хуже всего, гоняет меня в постели, как сучка во время течки.
Я не могла удержать смеха.
— Георг!
— Да, да, — подтвердил он. — Уже насмерть меня загнала.
— Тебя? — насмешливо переспросила Анна. — Я думала, тебе только того и надо.
Брат сел, покачал головой, ответил серьезно:
— Я не о том, ты не понимаешь. Кто бы возражал против пылкой страсти в постели, если, конечно, все остается в семье и она меня не позорит. Дело не в этом. Ей нравится… — Он внезапно замолчал.
— Скажи нам, скажи, — смеясь, взмолилась я.
Анна вдруг нахмурилась и шикнула на меня:
— Перестань. Тут дело серьезное. Что ей нравится, Георг?
— Это даже не похоть, — с трудом выговорил он. — С похотью я бы как-нибудь справился. И не то, что ей чего-то такого необычного хочется — я тоже не прочь порезвиться. Но ей нравится власть — власть надо мной. Недавно она меня спросила, не хочу ли я какую-нибудь девушку. Обещала привести девчонку, и что хуже всего — хотела за нами наблюдать.
— Ей нравится смотреть? — переспросила Анна.
Брат покачал головой:
— Нет, мне кажется, ей нравится все устраивать. Сдается, ей нравится подслушивать под дверьми, подглядывать в замочную скважину. Ей хочется все устроить, а потом смотреть, как другие этим занимаются. Когда я сказал «нет»… — Тут он снова резко оборвал себя на полуслове.
— Что она тогда предложила?
Георг покраснел:
— Мальчика.
Я хихикнула, шокированная его словами, но Анна не смеялась.
— Почему она предложила тебе мальчика, Георг?
Он отвернулся.
— Там есть один хорист, хорошенький такой мальчишка, голос сладкий, словно у девушки, но при этом остроумный, как мужчина. Я ничего не говорил и ничего не делал. Но она раз заметила, как я смеялся какой-то его шутке, похлопал парня по плечу — она везде видит похоть.
— Это уже второй раз, как твое имя связывают с именем какого-то мальчишки. — Анна была недовольна. — Помнишь того мальчишку-пажа, которого в прошлом году отослали домой?
— Ничего тогда не было, — буркнул брат.
— А теперь?
— И теперь ничего.
— Какое опасное ничего, — заметила Анна. — И тогда ничего, и сейчас ничего. Девчонки — это пустяк, но за такие дела могут и повесить.
Мы помолчали, мрачная компания под ярким летним солнцем. Георг покачал головой.
— Все это ничего не значит, — повторил он. — Никому до этого и дела нет. Просто меня уже тошнит от женщин, постоянных заигрываний, от всех этих разговоров про женщин. Знаете, все эти сонеты, и флирт, и пустые обещания. Мальчики — чистые и понятные… — Он отвернулся. — Но это все пустяки, не стоящие внимания.
Анна глядела на брата, в глазах невысказанный вопрос.
— Один из страшных грехов. Тебе бы лучше избавиться от подобных пустяков.
Он встретил ее взгляд.
— Я помню, мисс Всезнайка.
— А Франциск Уэстон? — спросила я.
— А он-то тут при чем?
— Вы все время вместе.
Георг нетерпеливо покачал головой и поправил меня:
— Мы все время вместе на службе у короля. Непрестанно его ждем. И больше нечего делать, как флиртовать с придворными дамами да обсуждать с ними разные скандалы. Ясное дело, меня уже тошнит от этого. Жизнь при дворе меня до смерти утомила — устал я от дамского тщеславия.
Осень 1525
Семейный совет созвали, как только я вернулась ко двору. Заметила, скривившись, на этот раз мне предложили большое резное кресло с бархатной подушкой на сиденье. В этом году я, возможно, ношу под сердцем королевского сына.
Было решено — Анна вернется ко двору весной.
— Она получила хороший урок, — рассудительно заметил отец. — Раз звезда Марии поднялась так высоко, надо вернуть Анну ко двору и выдать замуж.
Дядя кивнул, и они перешли к более важной теме — что творится в голове у короля с тех пор, как он одним указом пожаловал отцу дворянство и сделал сына Бесси Блаунт герцогом. Подумать только, Генрих Фицрой, шестилетний мальчик, — герцог Ричмонд, граф Ноттингем и лорд-адмирал Англии.
— Это бессмысленно, — решительно заявил дядя, — но указывает на ход мысли короля. Он собирается сделать Фицроя наследником. — Дядя замолчал и оглядел нас четверых, сидящих за столом, — отца и мать, Георга и меня. — Ясно, что он доведен до отчаяния. Пора подумать о новом браке. Это по- прежнему самый спокойный и быстрый способ обзавестись наследником.
— Но если Уолси устроит новый брак, нас он ни за что не выберет, — заметил отец. — С чего бы?
