— Что ж, а теперь делается так, — заметил он. — Воля короля.
— Когда он приедет?
— На следующей неделе, — сообщил грум. — Вы увидите, как все изменится. Дворец лишь наполовину жив, когда их величества отсутствуют.
Он был прав. Когда двора не было, Отлендс напоминал деревню, пораженную чумой. Переходы между зданиями дворца были пустынными и молчаливыми, половина кухонь стояли холодными, очаги даже не разжигали. Но в начале сентября караван повозок и фургонов растянулся по дороге от Уэйбриджа, сотня барж поднялась от Лондона вверх по течению и доставила королевские вещи. Двор на месяц перебрался в Отлендс.
Дворец попал в осаду кухарок, горничных, конюхов, грумов, прислужников и мелких дворян. Это была целая армия кричащих, спорящих, командующих и поющих людей. У всех были срочные дела и серьезная ответственность, и все путались друг у друга под ногами. Нужно было развесить гобелены и картины, подмести полы и расстелить ковры. Вся самая красивая мебель короля путешествовала вместе с ним. Необходимо было безупречно подготовить покои короля и королевы. Прежде чем разжечь очаги, нужно было прочистить трубы, а для просушки отсыревшего постельного белья огонь требовался немедля. Вся деревня, распростершаяся на девяти акрах, была в состоянии полного сумасшествия. Даже шотландские борзые в конурах почуяли общее волнение и лаяли всю ночь под желтой сентябрьской луной.
Традескант нарушал правило обеда в главном холле и ходил в деревню Уэйбридж за хлебом, сыром и элем. Всю провизию он уносил с собой в маленький домик в парке. И там, по соседству, он и шелковичные черви жевали свои обеды. «Спокойной ночи, червячки», — бодро окликал их Традескант, задувая свечу. Глубокая деревенская тьма окутывала его спальню.
Джон не задумывался о встрече с королем. В последний раз он видел его величество в Портсмуте, где они оба ждали Бекингема, до этого — при отплытии первой экспедиции на Ре. Когда Джона проводили в королевскую спальню, он обнаружил со знакомым уколом печали, что озирается в поисках своего господина. Невозможно было поверить, что герцога уже нет.
И вдруг Джон увидел его, будто силой своего желания вызвал призрак. Это был портрет Бекингема в натуральную величину, написанный в темных богатых тонах. Герцог вытянул одну руку, словно демонстрируя длину и грацию пальцев и роскошь единственного бриллиантового перстня, другая рука лежала на богато изукрашенном эфесе шпаги. Его бородка была аккуратно подстрижена, яркая одежда была изящно вышита и инкрустирована. Однако внимание Традесканта привлекло лицо. Это был его господин, его утраченный господин. Густые темные волосы, высокомерно поднятые смеющиеся брови над темными глазами, неотразимая улыбка, та искра, тот намек на духовность и святость, которые разглядел король Яков, любивший все же чувственную красоту этого лица.
Традескант подумал о том, что в мыслях до сих пор касается своего господина почти каждое утро и каждый вечер, и о том, что, возможно, король тоже переступил через смерть друга. Джон понял, что королю гораздо легче, потому что он постоянно смотрит на это самонадеянное улыбающееся лицо, чувствует тепло этих глаз и может даже потрогать раму картины или поцеловать нарисованную щеку.
Портрет недавно появился в спальне вместе с красивыми занавесями и толстым турецким ковром на полу. Все ценные вещи короля переезжали вместе с ним, куда бы он ни отправлялся. И самой великой ценностью был портрет, который висел у кровати так, что король мог видеть его перед тем, как закрыть глаза вечером, и сразу, как только открывал глаза утром.
Карл появился из прилегающей личной комнаты и замешкался, застав Джона перед портретом. Наклон головы садовника и неотрывность взгляда напомнили королю, что Традескант тоже потерял человека, который был центром его мира.
— Т-ты смотришь на мой п-портрет герцога.
Джон обернулся и упал на колени, немного дернувшись от боли, когда больное колено ударилось об пол.
Король не велел ему подняться.
— Твоего п-покойного господина.
В его голосе остались следы парализующего заикания, от которого он страдал ребенком. Только со своим ближайшим окружением он общался без затруднений, только с двумя людьми, герцогом и теперь с женой, он говорил совершенно свободно.
— Должно быть, ты с-скучаешь по нему, — продолжал король.
Фраза звучала скорее как приказ, а не как выражение сочувствия. Джон посмотрел на лицо короля. Горе изменило его, он выглядел более усталым и казался старше. Его каштановые волосы поредели. Тяжелые веки нависали над глазами, будто ему все наскучило и он уже ничего не ждет.
— Я все еще горюю по нему, — честно признался Джон. — Каждый день.
— Ты л-любил его?
— Всем сердцем, — подтвердил Джон.
— А он л-любил тебя?
Традескант поднял глаза на короля. За вопросом крылась страсть. Даже после смерти Бекингем все еще вызывал ревность.
— Немного любил, — ответил Джон, — когда я служил ему особенно хорошо. Но одна его улыбка была дороже золотой монеты.
Наступило молчание. Карл многозначительно кивнул, словно это высказывание было важным, отвернулся к окну и посмотрел вниз на королевский двор.
— Ее величество распорядится, ч-чего она желает. Но я хочу, ч-чтобы один двор засадили р-розами. Розовые лепестки будут бросать во время маскарадов.
Джон кивнул. Человек, который мог так легко перейти от смерти друга к розовым лепесткам для маскарадов, был действительно хозяином, которого трудно полюбить.
Король обернулся и вздернул брови.
— Да, ваше величество, — отчеканил Традескант со своего места на полу.
Он задался вопросом, что подумал бы его господин сэр Роберт Сесил, бывало распекавший более великого монарха, чем Карл, который исповедуется в своем горе садовнику, но при этом оставляет его коленопреклоненным на артритных ногах.
Послышались шелест шелка и перестук высоких каблучков.
— А! Мой садовник! — раздался голос королевы.
Уже и так униженный, Джон попытался поклониться и почувствовал, что выглядит совершенно смехотворно. Он вскинул голову. Королева была невысокого роста, полненькая, руки унизаны кольцами, волосы завиты, лицо сильно накрашено и с мушками. На ней было платье с низким вырезом, которое вызвало бы порицание Элизабет; Традескант знал, что юбки королевы окружены густым облаком аромата, который вызвал бы негодование обитателей «Ковчега». Ее величество одарила садовника яркой улыбкой, светившейся в ее темных глазах, и протянула маленькую ручку. Джон поцеловал ее.
— Встань! Встань! — поторопила она. — Обойдешь со мной сад, и я посмотрю, что предстоит сделать.
Поток фраз показался ему таким быстрым после спотыкающейся речи ее мужа, и акцент был таким сильным, что Джон не понял ни слова.
— Ваше величество? — обратился он к королю в поисках помощи.
Тот сделал быстрый жест рукой, явно обозначающий, что Джон свободен. Садовник снова низко поклонился и, пятясь, покинул комнату. К его изумлению, королева отправилась с ним. Когда лакей распахнул дверь, Джон прижался к стене.
— Сюда! Пойдем! — бросила королева.
Она сбежала впереди него по лестнице и выскочила наружу, в личный сад короля, залитый летним солнцем.
— Здесь пусть растут благоухающие цветы, — указала она Джону. — Окна короля как раз выходят сюда; запах будет подниматься к нему в покои.
Традескант кивнул, изучил величественные стены, окружавшие двор, и пришел к выводу, что стена с южной стороны даст дополнительное тепло, а стена на востоке защитит посадки от ветра.
