тесно, что аллея превратилась в идеально круглый тоннель. Под деревьями бежала голая коричневая земляная дорожка, выложенная круглыми белыми камнями. В густо-зеленой тени под деревьями ничего не росло. Свет не проникал туда даже в середине лета, и в жаркий день на аллее было прохладно, как в пещере. Такие деревья можно было только подрезать и формовать. Все прочее было бы актом бессмысленного разрушения.
— Они приносят пользу вашему величеству, из них делают луки для ваших лучников, — вежливо сообщил Джей. — Тис выращивают специально для этого. Он очень прочный, ваше величество.
— Но ведь тис можно взять где угодно, — пожала плечами королева.
— Но не такой хороший, как этот.
Она откинула голову и рассмеялась как маленькая девочка. Кокетство королевы не произвело особого впечатления на Джея, который хорошо знал, как на самом деле звенит смех маленькой озорной девочки.
— Вот видите? Видите? — обратилась королева к одному из своих придворных.
Тот послушно улыбнулся.
— Мне ничего не позволяется на моей собственной земле. Традескант, я рада, что я не твоя жена. А ты женат?
— Да, ваше величество.
Больше всего Джей терпеть не мог, когда королева начинала обсуждать с ним личные темы.
— Она ждет тебя дома? В… как вы это называете — в «Ковчеге»?
— Да, ваше величество.
— А дети?
— Мальчик и старшая девочка.
— Но это же прекрасно! — воскликнула королева. — Ты обожаешь свою жену, Традескант? Ты выполняешь все ее желания?
Джей не знал, что ответить.
— Не всем женам везет как вам, ваше величество, — быстро вмешался один из придворных. — Мало таких жен, которых мужья обожают так, как вас обожает король. Для его величества вы — богиня. Вы богиня для всех нас.
Традескант-младший молча поклонился, подтверждая слова придворного.
— Она должна тебя слушаться, — продолжала королева. — И воспитывать детей в послушании к вам обоим, точно так же, как король и я — добрые родители для всей страны. И тогда Англия и твой дом будут жить мирно.
Сдерживая возражения, Джей прикусил язык и снова поклонился.
— И все будут счастливы, — заключила королева. — Разве не так?
— Конечно, — согласился Джей. — Пока люди помнят, что они должны любить вас и слушаться вас и короля, как будто вы их родители, все будут счастливы.
Вся тяжесть интереса королевы ложилась на Джея, потому что осенью он проводил в Отлендсе больше времени, чем отец. Элизабет заболела в октябре, ее мучили боли в груди и изматывающий кашель, который ничем не удавалось облегчить, и Джон не хотел оставлять ее. В ноябре она поднялась с постели, чтобы присутствовать на крещении маленького Джона в их церкви, но ушла с праздника рано, и Традескант обнаружил ее в постели, она тряслась от озноба, хотя горничная и развела в спальне огонь.
— Моя дорогая, — встревожился Традескант. — Я не знал, что ты так больна.
— Мне холодно, — пожаловалась Элизабет. — Меня пробирает до костей.
Джон подбросил в огонь поленьев и накрыл жену еще одним одеялом. Но все равно ее лицо было белым, а кончики пальцев — ледяными.
— Весной ты поправишься, — подбодрил он. — Когда согреется земля и выглянут нарциссы.
— Я не дерево, сбрасывающее листья, — пробормотала она бледными губами. — И я не расцвету, как дерево.
— Нет, расцветешь, — запротестовал Джон. — Тебе станет лучше, Лиззи.
Элизабет еле заметно покачала головой, так легко, что он едва мог увидеть это движение на подушке.
— Ты не права! — вскричал он. — Я уверен, что уйду первым. Ты намного моложе меня. Это всего лишь простуда!
И снова она едва заметно покачала головой.
— Это серьезнее, чем простуда. Я ощущаю, как внутри растет какая-то кость и давит на меня. Изнутри. Она мешает мне дышать.
— Ты беседовала с доктором? — настоятельно спросил Джон.
Элизабет кивнула.
— Он не нашел ничего. Но я чувствую это внутри, Джон. Боюсь, я уже не увижу твои нарциссы весной.
Горло у Традесканта сжалось, в глазах защипало.
— Не говори так!
— Из всех мужчин, которые могут обойтись без жены, ты первый, — заметила Элизабет, повернув лицо к мужу. — Половину нашей совместной жизни ты провел вдали от меня, в садах или в путешествиях, а другую половину провел со своим господином.
Обычный упрек больно ранил Джона, поскольку теперь он боялся, что слышит его в последний раз.
— Неужели я недостаточно заботился о тебе? Я думал… Но у тебя были Джей и дом. И вообще, вся моя жизнь до того, как я женился на тебе… Я думал…
Супруга улыбнулась ему нежной всепрощающей улыбкой.
— Твоя работа всегда была для тебя важнее. И господин был важнее всего. Но третье место в твоем сердце занимала я. Ты ведь никогда не любил другую женщину больше меня, Джон?
Мимолетное видение служанки из Теобальдса с ямочками на щеках пронеслось в памяти Традесканта. Казалось, это было столетия тому назад. За все это время была и еще дюжина полузабытых женщин.
— Нет, — ответил Джон, и это было правдой. — Никого даже близко не сравнить с моей любовью к тебе. Сады для меня были на первом месте, и мой господин был важнее всего, но в моей жизни всегда была ты, Элизабет. Ты моя единственная женщина.
— И какой долгий путь мы прошли, — промолвила она удивленно.
Сквозь деревянные доски пола до них доносился приглушенный шум праздника; громче всех звучал голос Иосии Херта. Потом вдруг наступила тишина, в которой раздался счастливый смех Фрэнсис, когда кто- то подкинул ее в воздух. Джон кивнул.
— Прекрасный дом, коллекция редкостей, питомник, фруктовый сад и должность при дворе короля.
— И внуки, — с удовлетворением отметила Элизабет. — Я так боялась, когда сначала у нас был один Джей, а потом у них только дочка…
— Что некому будет передать наше имя?
— Понимаю, это тщеславие, — улыбнулась она.
— У нас есть деревья, — добавил Традескант. — Цветы, фрукты, мои каштаны. Мы выхаживали их точно так же, как Джея. И теперь у нас один из величайших садов страны. Вот наше наследство. Каштаны, которые мы вырастили вместе.
Элизабет отвернулась и закрыла глаза.
— Ты всегда так говоришь, — сказала она, но без укора.
— Лежи спокойно, — попросил Джон, неуклюже поднимаясь с кровати. — Сейчас пришлю тебе горничную с горячим поссетом. Лежи спокойно и поправляйся. Этой весной ты увидишь мои нарциссы, Элизабет. И даже розовые и белые свечи на наших каштанах.
В январе, пока новорожденный рос и расцветал, Элизабет все слабела и уже не вставала с постели.
