— Ты что, костры разведешь поблизости?
— Я буду жечь уголь. Вот здесь. — Традескант указал герцогу на высокую стену, где одна над другой были расположены три небольшие печки. — Дымоходы от печек пойдут по всей длине стены, и теплый дым будет нагревать кирпичи, где привязаны деревья. Полагаю, это спасет их от холода, и мы получим ранние персики и абрикосы, на недели, а то и месяцы раньше. В самой природе дерева есть нечто, что заставляет его плодоносить, но я также уверен, что созревают плоды под воздействием тепла и солнечного света. В первый год я просто обжег деревья, а в прошлом году был, наоборот, чересчур осторожен, и до них добрались заморозки. Надеюсь, в этом году я все сделал правильно и в июне у вас будут сладкие зрелые фрукты.
— В этом году в июне я не буду есть английские персики, — возразил герцог, — да и ты тоже.
Насторожившись, Джон отвернулся от своей стены с подогревом.
— Почему?
— Разве что ты предпочтешь персики, пока я буду воевать!
— Вы, милорд?
Бекингем снова откинул голову и захохотал. На секунду Джону показалось, что он сейчас закукарекает, как петух на деревенском заборе.
— Послушай меня, мой Джон. Мы собираемся сразиться с французами. Отличная будет заварушка. Пока они доставляют нам неприятности в Нидерландах и угрожают законной королеве Елизавете, свергнутой с трона в Богемии, мы обойдем их и атакуем в незащищенном месте.
— На Средиземном море?
— В Ла-Рошели, — триумфально провозгласил Бекингем. — Наш флот придет туда, и наши братья протестанты примут нас как героев. Их уже давно осаждают их же соотечественники, они там страдают за веру. А наше появление перевернет ситуацию. Мне даже кажется, что нам и стрелять не придется! А как я плюну в лицо Ришелье!
— Но ведь всего лишь год назад вы посылали флот сражаться на стороне Ришелье…
— Это все политика, — отмахнулся Бекингем. — Нам нужно было поддержать братьев по вере, как только была снята осада. Страна горела желанием воевать против католиков. Я хотел этого. Но, принимая во внимание, что французская королева только что приехала в страну и что испанцы были такой серьезной угрозой, что я мог сделать? А сейчас все иначе. Сейчас будет легче.
— У людей бывает долгая память, — предостерег Джон. — Народ может и припомнить, что вы сдали наш флот Ришелье внаем и английские пушки были нацелены на протестантов Ла-Рошели.
Герцог покачал головой и рассмеялся.
— Да что с тобой сегодня, Традескант? Ты что, отказываешься меня сопровождать?
— Но вы же сами не поплывете?
— Я? — Бекингем улыбнулся той улыбкой, от которой у Джона замирало сердце. — Ну конечно поплыву! В конце концов, кто у нас лорд-адмирал?
— Я не думал… — Традескант помолчал. — Но ведь вы нужны здесь, дома! Вы нужны королю! А ваши враги внутри страны? Они объединятся против вас, пока вы долгие месяцы будете в походе. А какие ужасные сплетни о вас ходят! Я даже слышал, что и обвинения выдвигаются… Милорд, вы точно не можете так рисковать и уехать сейчас.
— А как еще заткнуть им всем рты? Только победой. Когда я вернусь домой, с триумфом разгромив католиков и завоевав новый английский порт на западном побережье Франции, мои враги исчезнут в одночасье, разве не так? Они снова станут моими лучшими друзьями. Сэр Джон и сэр Дадли снова полюбят меня как брата и выбегут из Тауэра поцеловать мне руку. Разве ты не понимаешь? Все сразу для меня изменится.
Джон положил ладонь на богатый камзол хозяина, на рукав с роскошными разрезами.
— Но, милорд, что будет, если вы проиграете?
Бекингем не оттолкнул его, хотя мог бы, и не засмеялся, как Джон ожидал. Вместо этого он белыми пальцами взял руку Джона и крепко сжал ее.
— Я не должен проиграть, — мягко промолвил герцог. — Если честно, Джон, я просто не осмелюсь проиграть.
Садовник взглянул прямо в темные глаза хозяина.
— Что, все так плохо?
— Хуже некуда. Они бы казнили меня за государственную измену, если б могли.
На несколько мгновений оба замерли неподвижно, соединив руки и сблизив головы.
— Поедешь со мной? — спросил Бекингем.
— Конечно, — кивнул Джон.
— Куда-куда ты отправляешься? — негодовала Элизабет, кипя от холодной ярости.
— Во Францию вместе с флотом, — повторил Традескант, намеренно низко склонившись над обедом.
С другого конца стола Джей молча наблюдал за родителями.
— Тебе почти шестьдесят. — Голос Элизабет дрожал от гнева. — Пора бы уж сидеть дома. Герцог платит тебе как садовнику и хранителю редкостей. Почему он не может оставить тебя в саду?
Джон кивнул и отрезал себе ломоть ветчины.
— Какое вкусное мясо, — сменил он тему. — Это что, наше?
— Да, — огрызнулась Элизабет. — Зачем ты нужен герцогу?
— Его светлость попросил меня поехать, — произнес Джон самым убедительным тоном. — И неприлично уточнять, уверен ли он в том, что я нужен ему, и почему. Он приказал мне ехать.
— Ты уже в том возрасте, — сказала Элизабет, — когда люди отдыхают у очага и рассказывают внучатам истории из своей жизни, а не идут на войну простыми солдатами.
Традескант почувствовал себя уязвленным.
— Я не простой солдат. Я джентльмен из свиты герцога, его компаньон и советчик.
Элизабет хлопнула ладонью по столу.
— Что ты можешь ему насоветовать? Ты же садовник.
Он смотрел честным взглядом, она — обвиняющим.
— Может, я и садовник, но я бывал в далеких странах и видел больше опасностей, чем кто-либо другой в его свите, — напомнил Джон. — Я объездил всю Европу, участвовал в битве при Алжире и в долгом путешествии в Россию. Герцогу понадобятся все умные головы, какие только можно собрать. Он позвал меня, и я согласился.
— Ты мог отказаться, — возмутилась Элизабет. — Мог уйти с его службы. Есть масса других мест, куда ты мог бы устроиться. Мы вернулись бы в Кентербери, лорд Вуттон взял бы тебя обратно. Он говорил, что никто не выращивает дыни лучше тебя. Мы могли бы поселиться в Хэтфилде и снова работать на Сесилов.
— Я не нарушу слова. Я никогда не брошу его светлость.
— Ты не давал клятвы! — настаивала Элизабет. — Ты думаешь о себе как о слуге, и он обращается с тобой как с вассалом, но сейчас настали новые времена, Джон. Так, как ты служил лорду Сесилу, с такой любовью и преданностью, это все в прошлом. На Вильерсов все работают за деньги и только за деньги. И меняют службу, если им удобно. И ты мог бы работать на него так же, как другие. Ты мог бы заявить, что тебя не устраивает этот военный поход, и начать подыскивать новое место.
Традескант был искренне шокирован.
— Как я могу заявить такое, если герцог лично отправляется в этот поход? Сообщить, что я останусь дома, пока он будет сражаться за родину на чужой земле? Ты предлагаешь мне стать перебежчиком, который ел его хлеб и жил в его доме целых пять лет? После того, как он платил мне, доверял и взял на работу моего сына, чтобы тот мог учиться ремеслу в одном из прекраснейших поместий Англии? То есть сейчас, именно в этот момент, худший момент в его жизни, я должен сказать ему, что был здесь, только пока меня все устраивало? Это вопрос не денег, Элизабет, это вопрос порядочности. Вопрос чести. И мы решим этот вопрос между собой, я и мой господин.
Джей нетерпеливо дернулся, но сидел тихо. Традескант даже не посмотрел на него.
