мне выдали как участнику конференции, и достала из нее пачку скрепленных степлером страниц. Затем не спеша принялась их перелистывать. — Какие, однако, интересные сувениры, — произнесла она. — Надо же, из всей псевдонаучной чепухи ты захватил с собой именно эту. И что ты намеревался с ними делать? Надавить на меня, чтобы я занялась твоим случаем?
— Понятия не имею, о чем ты? — ответил я.
Мариэтта бросила мне сумку. Листки приземлились на моей груди, открывшись на странице, которую она только что смотрела. Под таким углом текст я прочитать не мог, зато разглядел фотокопию картинки и понял, на что, собственно, смотрю. Это была статья, посвященная Ангелочку, которую мне сунула в руки та женщина из Пенсильванского университета.
— Не понимаю, с чего это ты на меня окрысилась? — искренне удивился я. — Это просто одна из статей, которые я там захватил.
Но нет, было в девочке на картинке нечто такое, что тотчас привлекало внимание, даже если смотреть на нее со стороны. На вид лет девять, одета, как и полагается Ангелочку, в белую ночную рубашку. Даже на черно-белом фото после нескольких операций ксерокопирования было видно, какая она красивая — бледная кожа, высокие скулы, блестящие волосы.
— Когда сделано фото? — спросил я.
— В семьдесят седьмом году, — ответила О'Коннел. — Тогда мне было одиннадцать.
— Я не знал, — произнес я и поднял глаза. — Честное слово, клянусь. Я просто взял его и положил к себе в сумку. Мне казалось, что ты выросла в Ирландии.
— Мы с мамой перебрались в Нью-Йорк, когда мне было восемь, вскоре после того, как мать разошлась с отцом. А потом в меня вселился Ангелочек. Я вернулась в Ирландию позднее, уже подростком.
— Извини, честное слово, не знал.
— Прекрати. Не важно, чего ты там хотел, сейчас не это главное. Мне неинтересны твои мотивы, Дэл. Не надо мною манипулировать, чтобы я тебе помогла. Жалостью меня не проймешь. Есть тысячи людей, в которых вселялись демоны, и то, что я одна из них, не играет никакой роли — работа есть работа.
— Работа, — повторил я, не зная, правильно ли понял ее. — Ты имеешь в виду экзорцизм?
— Нет, то, что я твой пастор.
— О, большое спасибо, это действительно мило с твоей стороны, но я не нуждаюсь…
— Дэл.
Она подошла к кровати и встала рядом с моей головой.
— Прошлой ночью тебе было страшно, ты думал, что сходишь с ума. Ты говорил, что воспоминания Хеллиона прорываются в твои собственные. Что ты теряешь самого себя.
— Согласен, прошлой ночью я здорово струхнул, но сегодня чувствую себя прекрасно и отвечаю за свои поступки.
— Это тебе только кажется, — заверила меня Мариэтта и склонилась надо мной. — А теперь, — она приподняла одну из велосипедных цепей, чтобы та стала мне видна, — назови три цифры. Какой здесь код?
— Если не ошибаюсь, шесть, затем снова шесть, а последнюю цифру ты угадаешь сама.
Она покачала головой и открыла первый замок, затем обошла кровать и приблизилась к моей второй руке. Пока Мариэтта колдовала над вторым замком, я заглянул под одеяло. Эрекция видна столь же отчетливо, что и хобот у слона на картинке. Страшно хотелось по малой нужде.
Мариэтта отомкнула вторую цепь. Уф, руки наконец свободны. Я начал снимать наручники, которые купил через Интернет на сайте каких-то фетишистов. Стальные кольца были таких огромных размеров, что в них можно было продеть скрученное банное полотенце, и более чем широки для велосипедных цепей. Плечи мои затекли, и все же мне было в тысячу раз лучше, чем вчера. Порезы на пальцах почти не болели.
— Что было бы, если бы я умер во сне? — спросил я. — Эти цепи ведь довольно крепкие, этак меня можно держать привязанным к твоей кровати несколько недель.
— Ну, через цепи я резать не стала бы.
Это она в шутку или как? По голосу не понятно.
Мариэтта подошла к краю кровати и потянула цепь, чтобы замок попал мне в руки.
— Ты хоть знаешь, который час? Мать наверняка уже нагрянула в больницу. А она у меня нервная.
Мариэтта ничего не ответила, и я вопрошающе посмотрел на нее.
— Они приезжали сегодня утром, — снизошла она до ответа. — Я позвонила Лью и сказала, что тебе нужно выписаться из больницы, потому что ты теряешь контроль над Хеллионом. — Она бросила цепь на кровать. — И это не преувеличение. Я пообещала, что ты дашь о себе знать, как только мы вернемся из города.
— Погоди, из какого города? Нью-Йорка?
— Одевайся, — произнесла Мариэтта. — У нас с тобой встреча с «Красной Книгой».
Вряд ли она имела в виду журнал.
Как только Мариэтта вышла из комнаты, я подтащил к себе сумку и принялся ощупывать одежду. Ничего. Тогда я принялся вытаскивать одну вещь за другой и перетряхивать.
— Да, еще кое-что, пока не забыла! — крикнула мне О'Коннел. — Нембутал я тоже выбросила.
Трехэтажный особняк спрятался в самом сердце города — я понятия не имел, где именно. Впрочем, О'Коннел это тоже вряд ли было известно. Протиснувшись по мосту имени Джорджа Вашингтона медленно, словно паста из тюбика, мы долго петляли по городским улицам, разворачивались в неположенных местах, ныряли в узкие переулки, вливались в четырехполосное движение на городских проспектах. Черт, почти полночь, а машин не меньше, чем днем.
С таким жутким водителем как О'Коннел ездить мне еще не приходилось. Нет, Лью по сравнению с ней отдыхает, как, впрочем, и я сам, а ведь я не раз крушил дорожные заграждения. А сколько раз мое лицо оказывалось в считанных дюймах от лица другого водителя? О'Коннел, казалось, не замечала других машин и даже дороги перед собой. Одна рука на руле, во второй — сигарета. И как только она вела свою тачку, как находила нужное направление? Не знаю, то ли по температуре, то ли по запаху — по чему угодно, но только не в соответствии с дорожными знаками.
— Знаешь, — произнес я как бы невзначай, — есть такая вещь, которая называется навигатор.
О'Коннел, видимо, решила играть со мной в молчанку. Она напевала себе под нос, иногда что-то бормотала. Может, молилась, не знаю.
Через полтора часа после того, как мы переехали реку, и спустя семь часов после того, как покинули пределы Гармония-Лейк, О'Коннел резко затормозила посреди темного переулка, забитого припаркованными в два ряда машинами. Не говоря ни слова, она вылезла из грузовичка, но мотор выключать не стала. Я открыл дверь со своей стороны и вышел. Хотелось глотнуть свежего воздуха, а заодно и глянуть, куда это она собралась. О'Коннел всю дорогу курила, и у меня было ощущение, будто в глаза мне насыпали песок.
О'Коннел подошла к ступенькам одного из кирпичных домов и нажала кнопку звонка. Над входной дверью, подобно обозревающему улицу глазу, располагалось витражное окно: красные, синие и фиолетовые стекла в обрамлении темного свинцового переплета, извивались словно лепестки цветка, который незримая рука тащит по воде.
Глядя на них, мне почему-то сделалось муторно, и я поспешил отвести глаза.
Дверь открылась, и на крыльцо вышла немолодая женщина с короткой седой стрижкой. Они с О'Коннел обнялись, перебросились парой слов, после чего Мариэтта вернулась ко мне.
— Можно припарковаться за углом, — сказала она.
— Эта дама что, тоже психоаналитик? — поинтересовался я.
О'Коннел сообщила мне, что мы с ней едем к психиатрам, «непревзойденным специалистам», как она выразилась. Когда ей было одиннадцать, после первых случаев одержимости, они стали ее личными врачами.
— Они спасли мне жизнь, — призналась Мариэтта, хотя и не стала распространяться о том, как именно, и что, по ее мнению, встреча с ними даст лично мне. — Главное, будь с ними честен, — добавила
