Такер целовал ее снова и снова, отстраняясь и снова приникая к губам. Поцелуи его были то нежными, то жадными, но каждый был откровением. Эмма знала теперь, что истинный поцелуй лишает воли, лишает рассудка, что все теряет смысл, кроме одного – желания оставаться в объятиях мужчины. На одно безумное мгновение она снова испытала триумф – этот мужчина желал именно ее, он выбрал ее из множества женщин, собравшихся на праздник. От этой мысли что-то перевернулось в ней. С неистовством, никогда прежде не испытанным, Эмма обвила руками горячую шею и прижалась так тесно, как только могла. Она отвечала на поцелуи не просто со страстью, а с какой-то яростной жаждой, смутно желая большего.
Объятия Такера стали сокрушительными, болезненными, он совсем потерял голову, но Эмме была сладостна эта боль, она лишь добавляла наслаждения. А сама она? Почему молчал голос рассудка? Когда Такер вдруг оторвался от ее губ и начал осыпать поцелуями шею и плечи, Эмма, запрокинув голову, услышала собственный счастливый смех. Это было безумие – сладкое, упоительное безумие! Он желал ее, Такер Гарретсон, невозможно было обмануться в этом, невозможно насытиться его поцелуями…
Неожиданно он отстранился, и жестокое разочарование охватило Эмму. Он дышал часто и хрипловато. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Никакая сила на свете не могла бы заставить Эмму разжать руки, сплетенные на шее Такера. Он был потрясен не меньше, чем она сама, и это смутно радовало ее. Она по-прежнему прижималась к нему всем телом и потому слышала, как сильно бьется его сердце, ощущала все, что с ним происходит.
– Пропади все пропадом! – вдруг произнес Такер хрипло и снова впился в ее губы поцелуем.
Он хотел ее! Она чувствовала это так ясно, словно оба они были совершенно голыми. И она хотела его! Как же еще мог называться этот огонь в ее крови, если не желанием?
Они хотят друг друга, и все остальное уже не важно. Ни ранчо, ни земля, ни кровная вражда. Только он и его поцелуи имеют значение.
Ни ранчо, ни кровная вражда…
Действительность вернулась. Руки Эммы разжались, уперлись в плечи, попытались оттолкнуть. Тщетно.
– Хватит! Такер, перестань!
Эмма хотела выкрикнуть это, но лишь прошептала, едва слыша свой голос.
– Прошу тебя, прошу! Хватит! Так нельзя!
Когда ее мольба достигла сознания, Такер замер. Он все еще сжимал в объятиях ее нежное и податливое тело, все еще вдыхал ее особенный запах – запах лета и солнца. От страсти щеки ее пылали, а глаза были широко распахнуты, тревожны, как предгрозовое море. Он не мог выпустить эту девушку из объятий.
– Все верно, – произнес он с кривой усмешкой, – мы не должны были этого делать. Но я никогда не играл по правилам.
Он изнемогал от желания снова напиться ее свежести, ее чистоты, и потому опять склонился к приоткрытым припухшим губам.
– Нет! – крикнула Эмма, упираясь ладонями ему в грудь.
Такер прочел страх на ее лице, увидел слезы в глазах и разжал руки.
Поспешно он отступил на пару шагов, боясь снова не совладать с собой.
– Ты и правда думаешь, что это невозможно?
– Нет! То есть да! Я не знаю, не знаю! Я только не хочу желать… желать этого! – Эмма сделала неопределенный жест, как бы перечеркивая то, что случилось.
– Тогда лучше уходи!
Он не хотел, чтобы это прозвучало грубо, но против воли разочарование и досада сделали его слова резкими. С другими все было легче и проще. Почему же с ней все так сложно?
Нет, Эмма Маллой не должна догадываться, что с ним происходит.
– Мне надо было уйти раньше, гораздо раньше… Обещай никогда больше этого не делать.
– Это сделал не я, а мы оба. Ты хотела этого, так ведь? Имей мужество признаться.
– Только чтобы понять…
– Понять что?
– Будь ты проклят, Гарретсон, будь ты проклят! – вдруг крикнула девушка, подхватила юбки и бросилась прочь, оставив Такера одного в залитом лунным светом парке.
В дверях она чуть не налетела на Дерека.
– Представляешь, никакой телеграммы не было! Этот мерзавец сделал из меня дурака! Что и говорить, месть, достойная настоящего мужчины! Однако, Эмма, у тебя расстроенный вид. О чем шла речь? Что он сказал?
– Он… Боже мой, Дерек, я не хочу об этом говорить! Как-нибудь потом. Просто потанцуй со мной, и я снова буду в полном порядке.
Она почти насильно затащила его в зал. Веселье шло своим чередом, и это казалось очень странным. Музыка и гул голосов после тишины парка, яркие краски после полутьмы – все это обрушилось на Эмму, голова пошла кругом. Но она упрямо тянула Дерека танцевать.
Только заскользив вместе с Дереком по навощенному полу, она решилась обвести взглядом окружающее. Первым ей бросился в глаза Джед Гарретсон. Эмма досадливо отвернулась и с другой стороны зала увидела отца, что-то оживленно обсуждавшего с Коринной. Поймав ее взгляд, он весело помахал ей.
Все это было невыносимо, невыносимо! Невольный стон сорвался с губ девушки.
