Я сел и заплакал, не в силах сдерживаться или прикидываться, что не понял. Улыбка его стала шире, он похлопал меня по плечу со словами:
— Еще раз спасибо, Свичнет, эти слезы мне в утешение. Значит, тебе добро было от меня.
— Почему ты не можешь еще пожить?
— Могу, но в сплошных муках и унижениях. С моей ранней юности сэр Колин постоянно твердил, что мне жизненно важно всегда поддерживать душевное равновесие, что сильные чувства фатально усугубят рассогласование в функциях внутренних органов. Когда Белла сказала, что помолвлена с тобой, переживание нарушило работу дыхательной системы. В ночь ее возвращения из Парижа она задала мне пугающий вопрос, от последствий которого моя нервная система так и не оправилась. Шесть недель спустя адвокат Коллингтона так меня разозлил, что мой пищеварительный тракт пришел в полную негодность. По моему внешнему виду этого, может быть, и не скажешь, но я умираю голодной смертью, Свичнет, и только.производные опиума и кокаина позволяли мне поддерживать видимую непринужденность во время ваших вечерних посещений. Я надеялся встретить с вами апрель, подышать свежим воздухом, но вчера вечером, когда мы расставались, я уже знал, что отпущенное мне время кончилось. Конечно, это была слабость — просить о твоем обществе в последние минуты, но… я слабый человек!
— Я приведу Беллу! — воскликнул я, вскакивая с места.
— Нет, Арчи! Я слишком ее люблю. Если она взмолится, чтобы я пожил дольше, мне не хватит сил ей отказать, и в ее памяти потом останется пачкающий все вокруг парализованный идиот. Я уйду из жизни, пока могу сказать последнее «прости» с достоинством. Но слишком много достоинства — выйдет уже напыщенность. Давай-ка выпьем с тобой deoch an doruis1, нальем по глотку отцовского портвейна. Помнится, два года назад я запер графин, который ты опорожнил только наполовину. Выдержка, говорят, идет вину на пользу. Вот ключ. Где буфет, ты знаешь.
Его последние слова прозвучали приветливо и игриво, отчего я чуть было не улыбнулся; но, когда я вынимал старинный графин и два хрупких бокала на высоких ножках, меня бросило в дрожь. Я протер бокалы платком из нагрудного кармана, налил каждый из них до половины, и мы чокнулись. Он с любопытством понюхал вино и сказал:
— По завещанию я все оставляю вам с Беллой. Рожайте детей, учите их хорошему поведению и честному труду на собственном примере. Никогда не будьте с ними жестоки и не читайте им мораль. Позвольте миссис Динвидди и другим слугам спокойно дожить свой век здесь, когда они не смогут больше работать, и про собак моих не забывайте. Итак, — он залпом осушил бокал, — вот, значит, какое вино на вкус.
Он поставил бокал, обхватил свои гигантские колени гигантскими ручищами, откинул назад голову и засмеялся. Никогда прежде я не слышал его смеха. Звук поначалу был тихий, но потом обрел оглушительную силу, заставив меня притиснуть к ушам ладони, биение его сердца тоже стало неимоверно громким — и внезапно все оборвалось. Полнейшая тишина. Он не качнулся ни вперед, ни назад, но продолжал сидеть совершенно прямо.
Миг спустя я уже стоял над ним и, стараясь не смотреть на огромную, обрамленную зубами пещеру, которая так страшно зияла, обратясь к потолку, обнаружил, что шея у него сломана и трупное затвердение наступило мгновенно. Не желая ломать ему суставы, я заказал гроб в форме куба* со стороной в четыре с половиной фута и скамеечкой внутри, куда его поместили в сидячем положении. Он и поныне так сидит под плитой мавзолея, выстроенного по воле сэра Колина в нашем Некрополе и глядящего на городской собор и Королевскую лечебницу. В надлежащее время мы с женой, которая была горько удручена его смертью, присоединимся к нему там, и так же могут поступить наши дети и внуки, если только ради экономии места будут кремированы.
Эту повесть о делах нашей молодости я посвящаю моей жене, хоть и не смею дать ей прочесть, ибо здесь говорится о вещах, в которые ни она, ни медицинская наука пока что не в силах поверить. Но научный прогресс убыстряется год от года. И, может быть, уже очень скоро то, что сэр Колин Бакстер передал только своему сыну, станет достоянием ученых, чем и будет доказана истинность моего повествования.
Конец
Прошу помнить обо мне подчас
Дорогой мой внук или правнук!
В 1974 году мои трое сильных, цветущих сыновей уже сойдут в могилу или будут дряхлыми стариками, а все остальные живущие на свете члены династии Свичнетов, имея по два деда и по четыре прадеда, с легкостью посмеются над чудачеством одного из них. Я не могу смеяться над этой книгой. Я содрогаюсь над ней и благодарю Силу Жизни за то, что мой покойный муж: напечатал и переплел ее только в одном экземпляре. Я сожгла всю его рукопись до последнего клочка и книжку бы тоже сожгла, как он предлагает мне поступить в стихотворении на форзаце, но — увы! Без нее что на целом свете будет напоминать о существовании бедного глупца? К тому же опубликовать ее стоило маленького состояния — на эти деньги целый год можно было бы кормить, одевать и обучать с дюжину сирот. Из-за иллюстраций книга, должно быть, обошлась ему вдвое дороже. Мой портрет сделан с портрета, напечатанного в иллюстрированной газете в 1896 году, и нравится мне за хорошее сходство. Если отвлечься от головного убора в стиле Гейнсборо и претенциозной подписи, становится ясно, что я простая здравомыслящая женщина, а не та наивная Лукреция Борджия или La belle dame sans merci
Недаром говорят — сапожник без сапог. Не кто иной, как я, бесстрашная поборница воспитания в игре и домашнем милованье, почти все время проводила в клинике за работой, да к тому же часто отлучалась из Глазго по общественным делам. Мой муж: исполнил на практике то, что я проповедовала. Я порой тревожилась, что он делает раннее детство для наших ребят чересчур привлекательным, из-за чего их взрослые жизни (как у моего первого мужа, Бисмарка, Наполеона и более заурядных преступников) станут попыткой воплотить в жизнь скверные мальчишеские фантазии. Я тревожилась зря. Оказавшись среди других мальчиков в городской школе, основанной уже в XX столетии, они начали стыдиться своего праздного мечтателя-отца и взяли за образец практичную, деятельную мать. Старший, Бакстер Свичнет, — наш математик. В прошлом году он получил диплом с отличием и теперь работает в Лондоне в Департаменте
