оцененная никем, поскольку пробило уже два часа ночи и кругом не было ни души. Вернувшись наконец домой, она с трудом закрыла наружную дверь: пружины все же пострадали от сильного удара. Еще одно напоминание об Остине не доставило ей удовольствия. Она, в свою очередь, с такой силой захлопнула внутреннюю деревянную дверь, что задребезжали окна, пробралась мимо сваленных в кучу нестиранных вещей – он терпеть этого не мог, – упала в спальне на сбившиеся простыни и уставилась в потолок.
Еще до рассвета Остин забросил свои сумки в открытый кузов пикапа, старого, почти антикварного «шевроле» с достаточным количеством вмятин, чтобы придать ему ярко выраженную индивидуальность. Мотор тихо загудел, когда он включил зажигание. Он никогда не переживал из-за того, что огромное, как парковая скамья, переднее сиденье пришлось накрыть одеялом, потому что обивка протерлась насквозь. И он не бросил туда первую попавшуюся старую тряпку. Нет, он тщательно прогладил то специально найденное одеяло, которое затем положил на сиденье. Трейси оно, правда, не нравилось, потому что катышки искусственного меха прилипали к ее одежде. Она вообще не часто ездила на его пикапе.
Остин знал, что она предпочитала свой новый красный «камаро». Бросив спортивную сумку на пассажирское сиденье, он уселся за руль, захлопнул покрытую ржавчиной дверь и поехал домой, в Том- Бин.
Еще до полудня того же дня Трейси погрузила на заднее сиденье «камаро» две корзины, доверху наполненные грязным бельем, в багажник – три чемодана, а на сиденье рядом с собой – дамскую сумку, набитую разнообразными вещами, необходимыми в путешествии, включая конфеты и шоколад. Ближайшие несколько недель будут одинокими, но в этот раз она не собиралась извиняться или сожалеть. Она не виновата, что родилась в обеспеченной семье. И она готова была и пыталась делиться с ним всем, что у нее было. Но Остин чертовски горд.
Может, к тому времени, когда начнутся занятия, он поймет, что был не прав, и они снова будут вместе.
Неделю, проведенную на лыжном курорте, лучше было забыть. Она подхватила какой-то желудочный грипп, придавший ее лицу цвет жидкого горохового супчика. Она чувствовала себя так, будто ее переехали бульдозером. А когда подружки кудахтали над ней и пытались развеселить рассказами о том, какие у них фантастические лыжные инструкторы, Трейси становилась еще зеленее… Она прогоняла их, умоляла оставить ее наедине с одеялом, жидким чаем и книжкой, читать которую вовсе не намеревалась. Подруги, надев красивые лыжные костюмы, отправлялись веселиться. Глядя, как они веселой стайкой несутся по горным склонам, Трейси вспомнила, как долго и страстно целовала Остина перед ссорой, и молилась, чтобы он тоже заразился. И, добавляла она с сердечным жаром, пусть он так же мучается рвотой, пока ходит на свою драгоценную работу.
Вернувшись домой в Пурселл и чувствуя себя не менее больной, чем всю предыдущую неделю, она кинулась в спальню, чтобы проверить сообщения на автоответчике своей личной линии. Маленький красный огонек призывно мигал, она нетерпеливо нажала кнопку и затаила дыхание.
Из химчистки сообщали, что ее замшевое пальто готово. И это все.
Трейси с шумом выдохнула. Может, Остин не позвонил, потому что написал? Она бегом бросилась вниз по лестнице и позвала домоправительницу:
– Молли, почта приходила, пока меня не было?
Услышав гулкое эхо, она вспомнила, что этот день и следующий у Молли выходные, а отец сказал, что у него дела в Хьюстоне и он будет в отъезде до среды.
Она перебрала разложенные на серебряном подносе конверты. Счета по ее кредитной карте, адресованные отцу. Трейси отбросила их, не вскрывая. Длинный конверт из офиса многоквартирного комплекса – наверное, счет за аренду ее квартиры на следующие полгода. Ее отец, сделавший состояние на торговле недвижимостью, намеревался обеспечивать ей крышу над головой и предпочитал оплачивать ее таким образом. Она просмотрела приглашения, прислоненные к прихотливой резной позолоченной раме огромного зеркала, висящего над буфетом, и ей захотелось плакать.
От Остина не было ничего.
Комната начала медленно вращаться вокруг нее, и она поскорее села, пока не потеряла сознание. Она низко опустила голову и с шумом глотала воздух. Это сумасшествие! Так не должно продолжаться только потому, что любовь всей ее Жизни не считает необходимым извиниться. Он вернется. Он миллион раз говорил ей, что его любовь глубока, как Ред-Ривер, а такая любовь не кончается из-за глупой ссоры.
Занятия должны были начаться через две недели. Накануне возвращения в университет Трейси наконец уступила настояниям Молли и отправилась к доктору. Она была не в своей тарелке со времени возвращения из той поездки на лыжах. Ничего удивительного, если принять во внимание, как она нервничала из-за молчания Остина. Он никогда не пропадал так надолго. Прошел месяц и два дня, с тех пор как она видела его в последний раз. Ни звонков. Ни писем.
Ничего.
Был ранний вечер, когда она вернулась домой после визита к доктору. Благодарение Господу, Молли уже ушла. И отца тоже не было, он осматривал какую-то коммерческую недвижимость неподалеку от Уичито в Канзасе. Благодарение Господу и за это тоже.
Трейси нужно было время, чтобы подумать, прежде чем позвонить Остину. Может, ей надо вернуться в Дюрант и обсудить все это с ним. Она поднималась по ступенькам медленно, без обычного подпрыгивания на каждом шагу. Вытянула из гардероба чемодан, начала сворачивать модные джинсы и свитера, складывая их как можно аккуратнее.
Тут она заметила мигающий огонек автоответчика. Наверное, звонок от доктора из офиса. Сестра на приеме была новенькой, а Трейси ушла, не сказав ей, что счет следует направить ее отцу. Она нажала кнопку.
– Трейс, это Остин, – произнес такой знакомый голос. – Пожалуйста, позвони мне. Мне надо кое-что сказать тебе. – И это было все. Он казался таким же подавленным, как и она.
Она набрала его номер и стала ждать. Два гудка, три, четыре. Наконец Остин ответил.
– Хэлло, – сказала она.
– Трейс. – Она знала его так хорошо, что услышала боль в его голосе.
– Ты хотел, чтобы я позвонила тебе. – Она не могла скрыть своей радости.
– Да, хотел, – тихо сказал он, затем нерешительно откашлялся. – Я должен сказать тебе и сразу
