– Да не в правилах дело! – опять сделала попытку объясниться Лайза. – Просто я не могу придумать ничего подходящего, чтобы дать вам представление о размерах дерева. Сами же и виноваты, кстати. Если бы не стали предлагать свои варианты, я бы без труда что-нибудь сообразила.
Смех Джека Харриса был таким же скрипучим и хриплым, как его голос. В телефонной трубке он отдавался раскатами грома. А потом он внезапно замолчал, и Лайзе пришлось тут же начать что-то говорить – из страха, что Джек бросит трубку.
– Они… около полутора ярдов в длину и… примерно ярд в диаметре, ну, может, чуть поменьше, – нашлась наконец девушка. При этом ей пришлось зажать трубку между плечом и ухом, проделывая руками эти весьма сомнительные измерения.
Снова наступило молчание – на сей раз краткое. А затем последовал короткий смешок.
– Если, по-вашему, это «огромные», то вы сами явно не отличаетесь большими габаритами, – заметил Харрис. – Послушайте, а вы вообще взрослая девочка? А то, может, мне поговорить с вашей мамой?..
– Я вполне взрослая, благодарю покорно. Впрочем, должна признаться, что я вовсе не великанша. А это имеет какое-то значение?
– Только для перспективы, но это мы пока оставим. Как я понимаю, у вас есть уже некое подобие плана насчет того, что я должен делать с этими вашими бревнами. Вы хотите заказать что-то конкретное. Я правильно понял?
– Только одну вещь, – отозвалась Лайза. – Насчет второго бревна я еще не решила. Я и по поводу первого еще ничего не знаю, пока не покажу его вам и не услышу ваше мнение.
– Мое мнение таково, что мы оба теряем время, – упрямо заявил Харрис. – Я уже сказал, что не беру заказов, и ради двух здоровенных зубочисток из хуонской сосны не собираюсь рисковать своим уединением – уж простите за резкость. Впрочем, если вам так уж не терпится от них избавиться, дайте ваш адрес, и я как-нибудь заеду посмотреть. Если они на что-то годятся, могу забрать их у вас. Однако должен предупредить, что предпочитаю лично выбирать дерево для своих изваяний – у меня очень специфические запросы.
Лайза сдержала гнев. Ну ничем его не проймешь! И тут ей пришло в голову, что если Харрис заедет посмотреть дерево, то ей, может быть, по крайней мере удастся обговорить с ним свои планы. Более того, у нее будет шанс обсудить их с ним лично. Вот только время…
Если она не сумеет заинтересовать этого человека, причем быстро, он может не успеть осуществить ее замыслы.
– Я все же предпочла бы привезти дерево вам, – объявила девушка. – Причем как можно скорее. Если вы все же согласитесь взять этот заказ, мне придется настаивать, чтобы вы закончили работу к…
– Я уже сказал, что не беру заказов, – оборвал Харрис. – У меня хватит работы до тех пор, пока я не решу совсем покончить со своим ремеслом, чего, я надеюсь, никогда не случится. И потом, – добавил он, как показалось Лайзе, с ядовитым смешком, – я не делаю работу к какому-то определенному сроку – сроки я устанавливаю себе сам. В этом мире только один человек имеет право на чем-то настаивать, мисс Нортон, и этот человек – я.
Лайза сделала медленный глубокий вдох, чтобы не потерять самообладания. Затем заставила себя спокойно произнести:
– Я все-таки не вижу причины, мистер Харрис, почему бы вам хотя бы не взглянуть на дерево и не выслушать, что у меня на уме. Возможно, вы даже решитесь уступить моей просьбе. Мне кажется, это может стать для вас серьезным испытанием. Кроме того, – после некоторой паузы продолжала девушка, – есть извечный вопрос – деньги. Я готова очень хорошо заплатить вам, ибо знаю, что вы единственный человек, способный сделать то, что я хочу, и сделать это хорошо.
– А вот это, – ответствовал Харрис с новым ядовитым смешком, – ясно и без слов. И вопрос не в том, смогу ли я сделать работу хорошо, а в том, возьмусь ли я за нее вообще. И деньги здесь ни при чем.
– Даже мастерам с мировым именем надо что-то есть, – парировала Лайза. – Может, передумаете и все-таки выслушаете меня?
– Как правило, я питаюсь очень прилично. Достаточно прилично, чтобы быть разборчивым и самому выбирать себе работу. И просто для справки – мне больше нравится считать себя художником.
– Я думаю, что вы заняли крайне недальновидную позицию, – отозвалась Лайза. – Только кретин может колебаться, когда подворачивается такая возможность. Откуда вы знаете, может, это будет самый важный проект в вашей жизни, а вы даже не хотите взглянуть!
– Дорогая мисс Нортон, – в высшей степени снисходительно отозвался Харрис, – у нас с вами нет никакого проекта. У вас есть два куска дерева, а у меня – руки. Причем мои собственные. Если хотите, чтобы я посмотрел вашу сосну, давайте адрес, и рано или поздно я заеду посмотреть. А нет…
– Но когда? Когда? Да, я хочу, чтобы вы взглянули на дерево, и хочу, чтобы хотя бы подумали о скульптуре, которую, как я надеялась, могли бы для меня сделать. Но время имеет для меня решающее значение: приближается семидесятипятилетний юбилей моего отца, а скульптуру я хотела подарить ему…
– Когда?
Вопрос словно бритвой срезал волну гнева и разочарования, которую Лайза собиралась облечь в слова.
– Когда что?
– Когда день рождения вашего отца? – Голос звучал медленно и терпеливо, словно он разговаривал с ребенком. – Тот день рождения, по случаю которого вы хотели преподнести подарок?
Лайза назвала дату. Последовало краткое молчание, затем Харрис заговорил:
– Так это еще через пять месяцев. Вы считаете, что ваш… э-э… заказ займет так много времени?
– Нет, но, как вы сами сказали, вы художник, – объяснила Лайза. – Может, это и наивно, но мне показалось, что чем больше у вас будет времени, тем лучше.
– Хмм.
– Это значит, что вы подумаете? – после новой продолжительной паузы спросила девушка.
– Это значит «хмм», и все, – сердито буркнул Харрис.
И снова наступило молчание. В этот раз Лайза решила больше не прибегать к уловкам: если Джек Харрис желает сохранить лицо человека, которому никто не указ, – ради Бога.
Впрочем, неплохо было бы знать, о чем он сейчас думает. Подозрительно просто, если окажется, что она сумела заставить художника изменить свое мнение, всего лишь отведя ему на выполнение заказа много времени, и все же…
– Хорошо, – неожиданно объявил Харрис. – Карандаш под рукой? – И, не дожидаясь ответа, стал диктовать длинный список дорожных примет, начиная от пивной в Брэкнеле.
– Не знаю, надо ли тебе было соглашаться, старина, – пробормотал себе под нос Харрис, кладя трубку. – Тебе придется иметь дело с женщиной, хорошо умеющей убеждать, и, судя по ее чувству юмора, она сама может выглядеть еще более убедительно.
Он лениво протянул руку, чтобы почесать за ухом большого золотисто-рыжего пса, и был вознагражден признательным сопением.
– А как ты считаешь, дружок? – спросил Харрис у собаки. – Я правильно поступил или попался на крючок из хуонской сосны? Если это, конечно, хуонская сосна. Начать с того, что я не знаю, как она сумела распознать породу дерева и тем более как у нее оказалось такое его количество. Однако взглянуть стоит.
Взглянуть стоило, это он знал точно. Хуонская сосна высокого качества, особенно такого размера, как описала эта Лайза Нортон, была огромной редкостью. Хотя Харрис, имея хорошие источники снабжения, предпочитал для своих работ более впечатляющий материал. Как, например, черный сассафрас, в котором он сейчас искал образ сирены, морской нимфы-соблазнительницы из древних мифов, заманивавшей моряков навстречу гибели. Она была там, в дереве: он знал это, почти видел ее лицо, уже нашел ее волосы в изгибах древесины.
– Но заказов мы не берем, правда, дружок? – сообщил Харрис рыжему псу. – Не брали и брать не собираемся.
Один-единственный раз за свою долгую карьеру он согласился создать образ конкретного человека в дереве, и, хотя успех работы был бесспорным, последствия этого поступка навсегда отбили у него охоту
