жаркие часы дня. Перейдя широкий каменный двор и просторные наружные сени, Монтес через темную, мрачную гостиную, прошел в патио[2].
Здесь царило изобилие трав, цветов и пальм, огромных спокойных папоротников и вьющихся лоз. И тут не было прохладно, но все же было тенисто, и воздух был влажен. Только мягкий звук падающей воды и жужжание пчел нарушали тишину. Патио утопал в сладких ароматах, утонченных и опьяняющих, наполняющих воздух до того, что трудно было дышать. В увитой розами беседке в гамаке спала сеньорита Мендоса.
Монтес бесшумными шагами подошел к гамаку и остановился, глядя на нее. Долорес Мендоса немногим напоминала уроженку Юкатана. Она была блондинкой с почти золотыми волосами. Лицо было овальное, как у большинства людей ее класса, но светлое, а подбородок, хотя это и не умаляло ее очарования, был резко очерчен.
Монтес смотрел на нее до тех пор, пока не почувствовал горечь возмущения. Ее красота наполняла радостью сердце мужчины. Однако не все в ней гармонировало с ее внешностью. Если он долго будет так смотреть на нее, он потеряет рассудок. Она была не для него. Поэтому, сорвав красную розу, он с улыбкой стал водить ею по губам Долорес. Сеньорита открыла глаза и с удивлением взглянула на Монтеса. Казалось, глаза ее должны были быть синими, но они были карими: они были загадочны, как глаза кошки – сонные и томные, ясные и нежные. Монтес вдруг почувствовал себя уверенно.
– А, сеньор Монтес! – сказала она.– Вы застали меня спящей? Вы давно здесь?
– Мне кажется, уже давно,– ответил он, садясь на скамью возле гамака.– Глядя на вас, спящую, я забыл о времени. Но увы! Время летит – и вы проснулись.
Долорес засмеялась. У нее были красивые белые зубы, которые, казалось, могли кусать и доставлять ей этим наслаждение. Улыбка придала ей новое очарование.
– Сэр, можно подумать, что я больше нравлюсь вам спящей.
– Конечно. Вы всегда прекрасны, Долорес. Но сон преображает вас; вы кажетесь правдивее. Теперь вы снова Долорес Мендоса.
– Кто из нас правдивее? Конечно, не вы. Я не хочу знать вас больше. Вы, кажется, стараетесь вызвать во мне недовольство собою.
– Так это и должно быть.
– Почему? Потому что я не могу убежать с вами в Бразилию?
– Нет. Потому что ваша красота, ваше очарование, ваша мягкость обманывают людей. Вы кажетесь воплощением любви и радости.
– Ах! – воскликнула она, с глубоким вздохом вытягивая свои округлые руки.– Вы просто ревнуете. Я счастлива. У меня есть все, что я хочу. Я молода и наслаждаюсь жизнью. Мне нравится вызывать восхищение. Я люблю драгоценности, наряды, и у меня их много. Я люблю развлечения, музыку, цветы. Мне нравится вкусно поесть, полениться и понежиться в дреме. Я люблю спать. А вы, злой человек, будите меня и заставляете думать о чем-то.
– Это немыслимо, Долорес,– ответил он.– Вы не можете думать…
– Уверяю вас, что моя голова работает достаточно хорошо. Но я бы ничего не имела против того, чтобы стать каким-нибудь маленьким ручным животным, хотя бы кошкой с рыжими глазами. Поэтому, Монтес, вы должны уметь обращаться со мною, или я начну царапаться.
– Что ж, я предпочел бы, чтобы вы царапались,– сказал Монтес.– Мужчине нравится, когда женщина одно мгновение любит его нежно и страстно и сейчас же готова вцепиться ему в волосы.
– Вы, конечно, испытали это, сеньор? – ответила она насмешливо.– Вспомним хотя бы маленькую Альву. Вы восхищались ею. Может быть, она…
– Она очаровательна,– заметил он спокойно.– Я буду искать у нее утешения.
Долорес сделала рукой резкий, страстный жест, непохожий на ее обычные, медлительные движения. Ее сонные золотистые глаза загорелись.
– Вы ухаживали за ней? – спросила она.
– Неужели, Долорес, вы думаете, что хотя один мужчина может устоять перед этой девушкой?
– И вы не устояли? – спросила она с высоко подымающейся грудью.
Монтес сбросил с себя напускную веселость.
– Нет, Долорес, я устоял. Последнее время моя жизнь похожа на ад. Мне кажется, что любовь к вам переходит в ненависть.
– Нет! – воскликнула она, протягивая вперед руки.
Монтесу удалось всколыхнуть ее.
– Долорес, скажите мне правду,– сказал он, беря ее за руку.– Вы еще ни разу не были откровенны со мной.
– Я верна своей семье. Она выбрала Пиреца мне в мужья еще до того, как я узнала вас. Это решено. Я выйду за него. Но…
– Но… Долорес, вы любите меня?
Она опустила голову.
– Да, сеньор, недавно я поняла это. Ах, не надо, не надо. Монтес, прошу вас! Вы забываете, что я помолвлена с Пирецом.
Монтес отошел от нее. Ее признание и сопротивление показали ему, что он был несправедлив.
– Долорес, если бы я пришел первым – до Пиреца,– вы стали бы моей? – спросил он.
– О, сеньор, с какой радостью! – ответила она.
– Скажите, во время завтрашнего приема, назначенного вашей матерью, вероятно, будет объявлена помолвка?
– Да, и тогда я буду свободна до осени, до того дня, когда…
– Когда вы выйдете замуж?
Она наклонила голову и робко взяла его за руку.
– До этого еще далеко, Долорес, мне придется вернуться в Бразилию.
– Ах, сеньор, это убьет меня. Останьтесь! – воскликнула она умоляюще.
– Это опасно. Пирец не любит меня. Я его ненавижу. Может произойти что-нибудь ужасное.
– Это уж его дело. Я дала ему слово. Я исполню свои обязательства и теперь, и потом. Но я не вижу причины, почему я не могу, хотя бы недолго, быть счастливой своим счастьем – до того дня. Не все в моей жизни будет так, как я этого хотела бы. Сейчас я счастлива. Сеньор, если вы любите меня,– вы останетесь.
– Долорес, разве вам не кажется, что мы будем страдать еще больше? – спросил он.
– Конечно, потом. Но не теперь.
– Для меня опасно настоящее. Только представить себе, что вы любите меня. Я не думал, что вы способны любить. Слушайте! Мне кажется, что-то должно помешать вашей свадьбе или случится после нее. Но нельзя быть в этом уверенным.
– Кто знает! – прошептала она, и в глазах ее вспыхнула надежда.
– Долорес, если так или иначе Пирец исчезнет из вашей жизни, вы станете моей женой? – спросил он хриплым голосом. Еще ни разу до сих пор он не предлагал ей брака.
– Если эта призрачная надежда заставит вас остаться, сделает вас счастливым – да, сеньор Монтес! – ответила она.
Наступило время, когда Якви понадобился на фабрике, где извлекались из листьев волокна генеквена. Он стал ценной машиной-инструментом, который не ошибался и не тупился. Надсмотрщики шептались между собой: «Потребовался бы не один человек, чтобы справиться с этим черным великаном» – и они почти перестали наблюдать за ним. Он мог бы убежать. По необозримым полям генеквена он мог добраться до джунглей и, повернув на север, дойти до океана. Не раз подобный случай представлялся Якви. Но он уже не смотрел на север.
Сначала он должен был бросать листья генеквена в пасть давильной машины. Сочный, ароматный, двадцатифунтовый лист обращался в липкую массу, в которой сверкали белые нити волокон. Из этих волокон делались веревки уступавшие по качеству только манильским.
Через некоторое время он получил повышение. Его перевели в отделение прессов, где он должен был орудовать сильным железным прессом, приготовляя генсквеновые кипы. Это был высокий, странный на вид
