— Неважно, — сказал Геркулес, — остались для моей мести еще два фракийца.
— Я дам тебе боевую галеру, чтобы ты отправился за ними вдогонку, дорогой Благодетель, — вскричал Лик. — Но сперва давай повеселимся и воскресим в памяти старые времена.
— Я так голоден, что мог бы съесть и быка, — прорычал Геркулес.
— Хоть двух, если пожелаешь, — ответил Лик. Он постарался не расспрашивать о Гиласе, пока Геркулес как следует не наестся и не напьется.
Когда они вовсю насыщались жареной говядиной, в зале возникло движение, и высокий человек, на вид — грек, одетый в платье царского вестника, приблизился широким шагом. Он в самых льстивых выражениях приветствовал Лика, но сказал ему:
— Мое послание — не для тебя, твое величество. Оно — для твоего благородного гостя, князя Геркулеса из Тиринфа.
— Клянусь душой, это — Навозный Жук! — вскричал Геркулес. — Ты тащишься за мной так же близко, как и моя тень, и почти так же бесшумно ступаешь.
Талфибий с глубоким поклоном сказал:
— Благороднейший Геркулес, добрая встреча!
— Дурная встреча, — отвечал Геркулес, скорчив ему гортанью рожу.
Талфибий оставил оскорбления без внимания и, подняв свой оливковый жезл в виде змеи, как по писаному изрек:
— Привет тебе от царя Эврисфея Микенского. Он требует, чтобы ты вернулся в Грецию немедленно и там за один день очистил утонувшие в навозе конюшни и хлевы царя Авгия Элидского.
Геркулес воскликнул:
— И он послал тебя через полудикие края, чтобы просить меня выполнить простую санитарную работу в моем родном Пелопоннесе? Что за человек!
— Я — только вестник, — извинился Талфибий.
— Нет, ты еще и Навозный Жук, — сказал Геркулес.
Талфибий слабо улыбнулся и ответил:
— Увы, благороднейший Геркулес, теперь-то как раз Навозный Жук — ты.
Геркулес разразился смехом, ибо был в благодушном настроении.
— Хороший ответ! — вскричал он. — Ради этой шутки я подчинюсь твоему хозяину. Но сперва я должен заручиться разрешением царя Авгия, который сейчас находится на борту «Арго» всего лишь в дневном переходе к востоку отсюда. Мне обещана царем быстрая боевая галера, и я выйду догонять «Арго» завтра.
— Царь приказывает тебе вернуться в Грецию немедленно, — твердо сказал Талфибий.
— Я не могу чистить конюшни и хлевы моего товарища Авгия без его позволения, — сказал Геркулес. — Кто знает, может, он предпочитает, чтобы они оставались грязными?
Он продолжал упорствовать. Но едва он ступил утром на одолженную у Лика галеру, как у него разболелась голова, а детские голоса недовольно закричали ему: «Назад, назад, Геркулес! Ты нас убиваешь! Назад! Назад!» И ему пришлось вернуться. На молу Лик дерзнул спросить его, какие у него новости о Гиласе, и Геркулес мрачно признался, что никаких. Он описал свои бесплодные поиски в землях мисиев и то, как он взял у тамошних правителей заложников и вверил их попечению своего зятя, который строит теперь с их помощью поселение в устье Киоса.
— Что же, — сказал Лик, — может, конечно, быть, что Гилас скрывается где-то среди мисиев, но со слов одного из моих гостей я понял, что неблагодарный мальчишка заранее планировал побег по сухопутной дороге в Трою. Я слышал, он взял с собой мешок, где что-то звякало, там могли находиться золотые и серебряные украшения, чтобы оплатить дорогу на остров Лемнос, где у него, как говорят, есть милая.
— Что?! — взвыл Геркулес. — Так вот какова история? Бессердечные негодяи, сговорившись от меня избавиться и сыграв на юношеской любви моего бедного мальчика к распутной Ифиное, надавали ему золота и серебра и подговорили его бежать! А затем, как только я пустился на поиски, тихо смылись и бросили меня. Я с ними разберусь, увидишь; но пока что я должен найти моего дорого Гиласа, которому я, конечно, не хотел зла. Он — легкомысленный ребенок, а сейчас — в таком возрасте, когда любая пылкая сучка может его совратить, даже выманив из-под бока у Геркулеса, который любит его бесконечно. Благодарю тебя, добрый Лик, за эти сведения, хотя они мне причинили нестерпимую боль. Ты — мой верный друг. Теперь я отправляюсь домой, в Грецию, но по дороге загляну в Трою, и если царь Лаомедонт не вернет мне Гиласа и не скажет, где его искать, я разнесу его город, не оставив камня на камне. Он уже кое-чем мне обязан. Он надул меня однажды с кобылами-людоедками, которых я оставил на его попечение, когда был там в последний раз.
— Будет хорошей вестью для всей Азии, если ты преподашь урок этим гордым троянцам, — сказал Лик. Может зайдешь к долионам и перкосиям и позаимствуешь у них несколько боевых галер? Насколько я слыхал, они жаждут повоевать с троянцами.
— Именно это я и сделаю, — сказал Геркулес. — Но что, Навозный Жук, двинемся в путь вместе или по отдельности?
— Было бы честью путешествовать в твоем обществе, благородный Геркулес, — отвечал Талфибий, — и немалой защитой от происков варваров, некоторые из которых столь же мало уважают вестников, сколь и белую личинку в орехе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Минин из Синопа
Когда аргонавты обогнули мыс Лепте, который образует второй рог большого полуострова, напоминающего бычью голову, ветер внезапно переменился с западного на северо-восточный. Они гребли через залив со вздымающимися водами, окаймленный белыми камнями, а затем обогнули мыс Синоп, правый рог полуострова. У этого мыса — крутые склоны и плоская вершина, издали он кажется островом, потому что перешеек, связывающий его с сушей, очень низок. Маленькое беленое поселение, выстроенное на восточном склоне Синопа близ перешейка, навеяло миниям ностальгические мысли, ибо изящные, но добротные дома были такими же, как и в их родных городах в Греции. Ясон пытался высадиться на перешейке, но обнаружил, что тот защищен острыми известковыми рифами, в которых полно выбоин, поэтому отвел «Арго» назад к небольшому пляжу на самом полуострове и там вытащил на берег. Пляж был чудесно защищен как от западного, так и от северо-восточного ветра. Аргонавты сошли на берег и принялись разводить костер из прибойного леса; Эхион помахал рукой, дружески приветствуя юношу, который внимательно наблюдал за ними из-за невысокой, похожей на остроконечную башенку скалы, высившейся за пляжем. Он махал рукой в ответ и вскоре явился вновь, скача вниз с бешеной скоростью на прекрасном пафлагонском муле к ним. На нем была шапка из волчьей шкуры и ожерелье из волчьих зубов, он радостно выкликал имена фессалийцев — Корона и Эвридама, а также Адмета, царя Фер, которых узнал с вершины скалы по их символам и снаряжению. Это оказался Автолик из Трикии, миний, которого давно считали мертвым. За пять лет до того, он и два его брата двинулись с Геркулесом в поход в землю амазонок, но не вернулись. Когда Геркулеса о них спросили, он только и сказал, что они отстали от него в пути, вероятно, убиты пафлагонцами.
То была счастливая встреча. Автолик, братья которого Флогий и Делейон также были живы и прибыли вскоре после него, не видели своих сородичей-греков и ничего не слышали о милой сердцу Фессалии с тех самых пор, как Геркулес их бросил — ибо Автолик назвал поведение Геркулеса именно этим суровым словом. Оказывается, Флогий разболелся в пути, а Делейон растянул лодыжку; но Геркулес отказался их подождать или даже пройти меньше своих обычных тридцати пяти миль в день. Пришлось им задержаться, и Автолик великодушно остался с ними. Пафлагонцы хорошо обращались с ними, хотя они народ грубый и упрямый, но милосердный, и за доброту, проявленную пафлагонцами, он отплатил, познакомив их с несколькими полезными искусствами и науками, доселе здесь неизвестными. В частности, он и его братья указали местным жителям на ценность лесных пород, в изобилии растущих на холмах, таких, как клен и горный орех, которые в большой чести на западе, так как идут на столы и сундуки, и научили их
