— Итак, мы снова здесь, снова вместе. Завершающий сеанс. Последняя возможность.
Зовите говорящего пророком. Зовите его человеком, который ставит правильные вопросы, чтобы получать неправильные ответы. Зовите его доктором Фридманом, как мы — с того самого, первого, утра, когда мы составили в кружок наши складные стулья в залитой солнечным светом комнате отдыха, точь-в- точь как в тот вторник, когда мы собрались в последний раз.
— Сегодня днем, — сказал психиатр, — я хочу поговорить обо всех. Клиническая практика — не моя специальность, — продолжал доктор Фридман. — По большей части я занимаюсь психиатрией в критических ситуациях применительно к международному анализу. В ЦРУ. Как только я вернусь в округ Колумбия, я снова стану наблюдателем и буду составлять отчеты для Совета национальной безопасности. Я даже не смогу выкроить время съездить домой в Нью-Йорк. У меня был перерыв две недели, но когда я услышал о подготовке персонала здесь, то подумал, что это лучше, чем валяться на берегу где-нибудь на Гавайях…
— Вы бы обгорели, док.
— Браво, Рассел, вы во всем умеете увидеть положительную сторону, особенно когда выбор уже сделан.
Рассел поправил очки.
— Да уж, такая яркая личность, что приходится носить темные очки.
— Быть яркой личностью — не главное, — сказал доктор Фридман. — Так или иначе отточить свои врачебные навыки, возможность поближе познакомиться…
— Поближе познакомиться со сломавшимися отпрысками национальной безопасности, — прервал его я.
— Как всегда, узнаю поэта, Виктор. Но сейчас я хочу поговорить обо всех вас, увиденных, так сказать, сквозь призму моего организационного анализа, а не…
— А не психоанализа, — вступил Зейн. — Психи — это мы.
— Не стоит преуменьшать собственное значение, — сказал врач. — Вы не просто психи. Вы сообщники, захватившие эту психиатрическую лечебницу.
Отперев дверь отделения, вошла новенькая сестра. В руках у нее были истории болезней. Она взяла себе стул. Я мельком заметил ее отражение в темном экране выключенного телевизора.
— Мы уже сто лет как ничего не решаем, — сказал Зейн. — В особенности здесь.
— А ключики-то у вас, док, — подхватил Рассел.
— И вас всех это устраивает. Нет уж, попрошу меня не прерывать.
В стеклах очков доктора Фридмана отразились пятеро обитателей психушки, скорчившихся на своих металлических стульях.
— Моя область — гештальт-динамика, то есть функционирование групп, в особенности состоящих из людей с психическими отклонениями в повышенно-стрессовой среде. Однако, — улыбнулся доктор Фридман, — мое описание в досье ЦРУ гораздо лучше. В нашем призрачном мире они называют меня «наводчиком».
— Это вроде снайпера? — спросил бывший рядовой Зейн.
— Скорее вроде пастыря, но речь не обо мне, так что давайте-ка опустим это, чтобы мы с сестрой успели добраться до мотеля и сложить вещи, прежде чем вернуться… — доктор Фридман снова улыбнулся, — вернуться в реальный мир.
— Так вы его нашли?! — воскликнул Рассел.
— Эй! — сказал я. — Называйте доктора Фридмана «наводчиком».
— Несравненный наводчик, — покорно повторил Эрик.
— Мне без разницы, как его называть. Назовите-ка меня «такси», и поеду я отсюда, — сказал Рассел.
— Ты такси! — хором отозвались Зейн и Эрик.
— Давай проваливай, коли намылился, — подхватила Хейли.
— Заткнитесь! — взвыл доктор Фридман и хлопнул в ладоши.
Лицо его вспыхнуло.
— Я подловил вас на том, что вы пациенты, захватившие сумасшедший дом, а вы в отместку хотите увильнуть от прямого разговора, тянете время!
Консультирующий психиатр затряс головой.
— Сумасшедшие наделены мощным даром видеть реальность. Конечно, их видение искажено, но ясно. А вы — самые проницательные, хотя и самые слепые из всех пациентов, которые у меня были. Поглядите-ка на себя.
Эрик послушно завертел головой.
Рассел еще плотнее надвинул очки.
— На меня уже сегодня нагляделись.
— Неужто? — спросил психиатр. — Так, по-вашему, мы на вас любовались или эту вашу историю слушали?
— Историями нас тут только и кормят, — сказал я.
— Вы сами превратили свои жизни в истории, — ответил доктор Фридман, — вместо того, чтобы жить жизнью, которая полна историй. О'кей, Рассел, с тебя на сегодня достаточно, так что тебя больше трогать не будем. Хейли?
У негритянки мигом стал вид игрока в покер.
— А вот ты, интересно, знаешь, почему постоянно бормочешь «держись»? — спросил Фридман.
— Потому что это правда.
— «Правда» не совсем то слово, если ты используешь его, чтобы скрыть смысл, или выдумы… — Фридман остановился, подыскивая слово помягче: — Или используешь драматические приемы, чтобы утаить то, чему не хочешь посмотреть в лицо. Я знаю о том ужасе, который ты пережила в Нигерии, и о тех ужасах, которые натворила сама, но тебе придется взглянуть им в лицо. Взглянуть… не прикрываясь оценками.
— Мне без разницы, что я, по-вашему, должна делать. Я умираю.
— Как кстати. Однако выглядите вы неплохо…
— Внешность обманчива, — оборвала его Хейли.
— Так кого вы дурачите? — спросил психиатр.
Сквозь черную кожу проступил гневный румянец.
— В стране слепых и одноглазый — псих, — сказал я.
— С глазами у нас все в порядке, Виктор, — откликнулся доктор Фридман, — но только видим мы совсем разное. Так или иначе, я закончил с Хейли, если, конечно, она сама не захочет сообщить нам что- нибудь новенькое.
Хейли бросила на него испепеляющий взгляд.
Доктор обернулся к Эрику. Низенький, пухлявый инженер-очкарик так и замер на стуле. Выжидающе. Наготове. Психиатр открыл рот… но слов не нашлось, и он снова закрыл его. Он понимал, что должен сказать хоть что-нибудь о каждом из нас, иначе его просто не станут слушать.
— Эрик, пару дней назад Виктор сказал, что согласен с Марком Твеном в том, что история никогда не повторяется дважды, но как бы рифмуется…
И он указал, что «Эрик» рифмуется с «мрак».
Доктор Леон Фридман покачал головой, заулыбался.
— Будь я поэтом вроде Виктора, пожалуй, вся картина выглядела бы более связно. Но понятия и связи имеют сейчас ключевое значение… для вас, Эрик. Вы побили Ирак Саддама Хуссейна задолго до первой нашей войны там, но они превратили вас в робота. И все же хотелось бы верить, что где-то в глубине вы сохранили понятие об Эрике как о свободном человеке. Это не приказ, — сказал доктор Фридман пухлявому герою в очках с толстыми стеклами, — но постарайтесь представить себе пространство между командами «делай» и «не делай».
— Какого дьявола все это значит? — спросил седовласый Зейн.
— И что же вы поняли, служака? — ответил врач.
Эрик нахмурился, восприняв предложение доктора Ф. как приказ. И тут же принялся очерчивать в воздухе квадрат, подобно миму, выстраивающему замкнутое пространство.
