ее, решив, что она сама во всем виновата. Она всегда знала, что Эдвард неравнодушен к ней, но не предполагала, что тот может продолжать желать ее с такой силой спустя столько лет. А может быть, он принял ее дружеское отношение к себе за проявление любви? А вдруг она и впрямь сама ввела его в заблуждение и, значит, действительно виновата? Все эти вопросы она записала в письме, оставив их без ответа.
Облегчив немного свою исстрадавшуюся душу, Евангелина написала и о том, как сильно любит Джеффри и Викторию и как беспокоится о том, что с ними будет, если она умрет.
Написала она и о том, как сильно продолжает любить свою несчастную Кэтрин, об ужасном пожаре, о том, как все эти годы она отмечала дни рождения и смерти Кэтрин, продолжающей жить в ее сердце.
В конце она написала и о том, как мечтает, чтобы господь послал Кэтрин новую жизнь, которую она могла бы прожить на земле долго и счастливо. Евангелина подписала письмо и положила его в шкатулку вместе с церковным свидетельством о рождении Кэтрин.
После того, как письмо было написано, Евангелина стала ощущать каждый новый день как последний в своей жизни и старалась, чтобы он был наполненным до предела. Если ей вскоре придется сойти в могилу, она должна остаться в памяти Джеффри и Виктории веселой и счастливой.
Она старалась, чтобы все свободное время они проводили теперь втроем. И они каждый вечер собирались вместе, чтобы разговаривать друг с другом, читать вслух или петь под рояль в музыкальной гостиной.
Свою беременность Евангелина тщательно скрывала, но во время одной из отлучек Джеффри навестила доктора, жившего в соседней деревне. Увы, прогноз доктора Лоудена оказался мрачным, как, впрочем, она и предполагала. Тот сказал, что если и есть шанс на то, чтобы Евангелина или ребенок сумели выжить, то этот шанс минимален. Она обещала доктору соблюдать осторожность и немедленно дать ему знать, если почувствует резкое ухудшение своего здоровья.
В марте у нее начались боли. Она была всего на четвертом месяце, но ее тело уже не справлялось с той нагрузкой, что связана с беременностью. И все же Евангелина из последних сил старалась скрыть свое состояние от родных и друзей.
В конце марта они с Джеффри пригласили Марка и Ванессу, чтобы вместе с ними отметить годовщину своей помолвки. У Евангелины начались схватки, но заиграл оркестр, и она не смогла отказать мужу, пригласившему ее на тур вальса.
– Ты помнишь, как мы с тобой танцевали в день нашей помолвки? – спросила она. – Ах, Джеффри, все тогда было как в сказке. Я была принцессой, заточенной в башне, а ты был прекрасным принцем, пришедшим, чтобы вызволить меня.
– Нет, дорогая, – покачал головой Джеффри, – это ты спасла меня тогда. Без тебя моя жизнь была пустыней. Я жил словно в раковине, не зная в жизни ничего, кроме работы. До встречи с тобой я не знал, как прекрасна жизнь на самом деле.
Он почувствовал дрожь, охватившую тело жены, и спросил участливо:
– Ты устала, моя любимая? Давай присядем.
– Нет, нет, Джеффри. Мы так редко танцуем с тобой, а я хотела бы кружить в этом вальсе всю жизнь. Как ты думаешь, наши друзья не обидятся на нас, если мы с тобой поцелуемся – прямо здесь и сейчас?
– Пусть только попробуют, – азартно возразил Джеффри и поцеловал жену нежно и страстно. Он взглянул в лицо Евангелины и увидел, что оно искажено гримасой боли. Колени ее подогнулись, и она беззвучно начала оседать на пол.
Джеффри подхватил жену на руки, крикнул на ходу миссис Оливер, чтобы та бежала за доктором, и понес Евангелину наверх, в спальню. Марк и Ванесса устремились следом за ним.
В спальне Ванесса принялась расшнуровывать корсет Евангелины и удивленно заметила:
– Боже, как он туго затянут! И как только она в нем дышала?
Джеффри был слишком озабочен, чтобы вникнуть в смысл слов, сказанных Ванессой. За его спиной распахнулась дверь, и послышался тревожный голос Виктории:
– Что с мамой? Она заболела? Чем я могу ей помочь?
Голос дочери вернул Джеффри на землю.
– Да, моя хорошая. Она заболела. Чем ты можешь помочь? Иди и займись гостями. Как только станет понятно, что случилось с мамой, я немедленно спущусь и расскажу тебе.
Он поцеловал дочь в щеку, и та ушла назад, в залитый огнями зал.
Евангелина тем временем металась на постели, и Джеффри осторожно присел рядом с нею.
– Евангелина, родная, что с тобой? – негромко спросил он. – Почему все произошло? Едва я поцеловал тебя, как ты вдруг потеряла сознание и стала падать на пол.
– Твои поцелуи всегда были такими сильными, Джеффри, – слабо улыбнулась она. – От них нетрудно упасть в обморок.
Лицо Евангелины застыло, и все ее тело напряглось от разрывающей его боли.
– Пошли за доктором Лоуденом, Джеффри. Мне кажется, что у меня началось раньше времени, – срывающимся шепотом сказала она.
– Что началось, Евангелина? – не понял Джеффри. – Милая, прошу, скажи, что с тобой?
Евангелина печально посмотрела на мужа и тихо покачала головой.
– Как быстро… Я так надеялась на то, что у меня еще есть время. Хотя бы немного времени.
И она снова застонала от боли.
– Боже всемогущий, да что же с ней такое? – закричал Джеффри. – Евангелина, ответь, что у тебя болит? Чем я могу помочь тебе? Скажи, ответь, прошу тебя!
