Новый удар по лодыжкам. Она услышала, как рвется серебряное кружево. Дед удовлетворенно заворчал:
– Вырядилась в красивые перышки и думаешь, стала леди?! Не все то золото, что блестит!
Пруденс не оставалось ничего другого, как терпеть. Она сжалась, ожидая нового удара, но дед, казалось, немного успокоился. Тишину нарушал только стук копыт да скрип кареты.
– Удивляешься, как я тебя нашел?
Пруденс украдкой пошевелила пальцами ног. Они двигались, значит, перелома нет.
– Молодой Оттербери написал мне. Письмо ждало меня, когда я вернулся из Шотландии. Он сообщил мне, что ты сбежала. Подлизывается! Он работал на меня, тебе это известно? И некоторое время назад ушел из компании. Пытается вернуться обратно. Дурак! Ничего он от меня не получит!
Вот и последнее звено головоломки, устало подумала Пруденс. Филипп снова предал ее. Наступила мрачная тишина.
Удар!
– Будь ты проклята, если по твоей милости меня посадят в тюрьму, шлюха.
В тюрьму? О чем он говорит? Это не похоже на яростные атаки, когда дед набрасывался на нее, брызгая слюной от бешенства. События развиваются как-то... неторопливо... Словно у деда в распоряжении масса времени. И он постепенно готовится к... Пруденс не осмеливалась думать к чему. Она не знала, что предпочтительнее: мгновенная вспышка ярости или это томительное ожидание... в полной темноте... в неведении. Воображение рисовало ей ужасные картины. На деле все может оказаться еще хуже. Долгая, тягучая тишина, и вдруг...
Удар!
– Я, Дерем... лучше мы оба умрем, чем я допущу, чтобы меня бросили в тюрьму.
В тюрьму? За что? «Лучше мы оба умрем?»
Пруденс съежилась на сиденье, с трудом дыша сквозь одеяло. Никогда она не была такой одинокой. На этот раз ей никто не поможет. Рядом нет ни сестер, ни слуг. Она наедине с дедом, беспомощная. В темной карете. На дороге в ад.
На какое-то время удары прекратились. Это уже лучше. Конечно, страшно, забившись в угол, ждать своей участи, но это все же лучше яростных побоев. Пруденс надеялась, что сумеет сберечь силы. Они понадобятся ей в конце. Когда бы он ни наступил.
Она не сдастся. Ее не победить. Она видела проблеск счастья, оно всегда с ней.
Дед время от времени что-то бормотал себе под нос. Иногда Пруденс разбирала его слова, иногда – нет. Временами что-то раздражало его, и он злобно шипел на нее, угрожающе взмахивая тростью.
– Сбежала к своему любовнику? – Удар! – Блудница! Бесстыжая распутница!
У нее в ушах звенело от грязных эпитетов, которыми он ее награждал. Слова не причиняют боли. Она и прежде их не раз слышала. Любовник? Откуда он это узнал? Это не имеет значения. Она любит Гидеона. И ее не волнует, кому об этом известно. Ей ни к чему это теперь скрывать, даже от себя самой.
Она любит Гидеона. Пруденс представила себе его лицо, цепляясь за мысли о нем. Он ее путеводный маяк в сильный шторм. Гидеон. Его темные озорные глаза заставляли ее смеяться и в то же время сулили несказанные удовольствия. «С тобой вкушу блаженство я». Блаженство, а не боль.
Она думала только об этом.
Лошадей придется сменить. От Бата до Норфолка долгий путь. И придется сменить их скоро, их быстрый бег давно замедлился. Возможно, у нее появится шанс сбежать. Пруденс попыталась незаметно распрямить затекшие ноги.
И тут же получила удар по голени.
Чтобы задушить поднимавшуюся в ней волну ненависти, она цеплялась за мысли о Гидеоне. Гидеоне, который заставил ее почувствовать себя красавицей. Чьи поцелуи согревали ее даже сейчас, когда она оказалась в ледяной западне деда. О Гидеоне, который рос одиноким печальным мальчиком в доме, лишенном любви. Ему так нужно, чтобы его любили, даже если он сам этого не понимает. И он сказал, что желает ее, что она нужна ему, она, скромная, невзрачная Пруденс Мерридью. Он сказал ей это с огнем в глазах и стихами на устах.
Приди, любимая моя!
С тобой вкушу блаженство я.
А она позволила себе пасть жертвой сомнений. Позволила словам деда и Филиппа повлиять на нее. Глупая Пруденс, где были твои глаза? Усомниться в человеке, которому так нужна, которого любишь всем сердцем, только из-за того, что он повеса! Что из того, что он не произнес нужных слов? Он хотел любить ее, и даже если...
Удар! Что, если она сегодня умрет? Умрет, не ус пев сказать, что любит его?
Она не умрет. Она выживет. Должна. Она должна сказать Гидеону о своей любви.
Гидеон торопил мчавшегося в ночи коня. Он доверял своей интуиции, а она подсказала, что старик потащит Пруденс в свое логово, в Дерем-Корт. На окраине Бата он заметил у дороги сидевшего на лавочке мужчину с кружкой эля.
– Не видели здесь в последние полчаса черную карету, запряженную четверкой гнедых, у одной белая нога? – спросил Гидеон, придержав лошадь.
Мужчина ненадолго задумался.
– Насчет белой ноги не скажу, но черная карета недавно промчалась здесь так, будто на козлах сидел сам дьявол. Никаких фонарей. Какая глупость, серп луны такой узенький, что от него мало света.
