Она упала в обморок.
Для первой в жизни попытки незапланированный обморок вышел вполне неплохо, решила Пруденс. Он определенно положит конец разговору о ее помолвке с лордом Каррадайсом. Единственная проблема состояла в том, что надо было подать сигнал о надвигающемся обмороке дяде Освальду – вздохнуть или отчаянно всхлипнуть. Пожилые мужчины явно не любят, когда на них неожиданно обрушиваются потерявшие сознание дамы.
Дядя Освальд пошатнулся под ее весом и задохнулся. Казалось, он вот-вот уронит ее на пол. С ее стороны было просчетом обрушиться на дядю, вместо того чтобы изящно лишиться чувств на ладье Клеопатры. Пруденс чувствовала, что дядя не удержит ее. Ей понадобилось все самообладание, чтобы продолжать изображать обморок.
Вдруг пара мускулистых рук спасла ее от неминуемого падения. Ей пришлось приложить усилия, чтобы не взвизгнуть, когда ее подхватили над полом и прижали к широкой мужской груди.
Это был не дядя Освальд. И не герцог. Пруденс очень надеялась, что ее спас дворецкий Бартлетт, но он более пухлый. Пруденс осторожно потянула носом – ни намека на запах мускуса. Она снова принюхалась и уловила слабый запах алкоголя, табака, душистого мыла и... какой-то интригующий аромат... Ей трудно было в этом себе признаться, но он был так притягателен. Может быть, это аромат... повесы?
Пруденс неохотно смирилась с тем, что ее тело в отличие от разума мгновенно нашло ответ. Это лорд Каррадайс держит ее. Это у его груди она уютно устроилась. Надо признаться, на очень широкой и удобной груди. Ее ошеломило желание навсегда прильнуть к нему, хотя для этого не было никаких причин. В этой груди бьется бесчувственное сердце.
Дядя Освальд назвал его знаменитым – нет, имеющим дурную славу – повесой, проходимцем и распутником. И лорд Каррадайс этого не отрицал. Казалось, он даже гордился своей ужасной репутацией. И весьма убедительно подтверждал ее.
Пруденс своими глазами видела, что он ничего не воспринимает всерьез. Его не шокировала ее самоуверенная навязчивость. Вместо этого он впутал их обоих в дальнейший обман, добавив к ее вымыслу о помолвке новые сложности и явно не думая о последствиях.
Она не отрицала своей роли, но ею по крайней мере руководило отчаяние. А он участвовал во всем этом для... забавы! Он даже воспользовался ее затруднительным положением, чтобы украсть поцелуй. Больше того, поцелуй не только поверг ее в изумление, но подорвал ее представления о том, как должна вести себя леди.
Пруденс не могла отделаться от мысли, что сильнее прижимается к нему. К чему отрицать, что ощущение – хоть и шокирующее – было восхитительным. Прошло несколько мгновений, прежде чем она попыталась оттолкнуть его.
Всякий раз, когда он смотрел на нее, его темные насмешливые глаза говорили ей, что он понимает ее чувства. Это совсем не по-джентльменски.
Казалось, он имеет весьма слабые понятия о том, как должен вести себя джентльмен. Она предполагала, что повесы должны это знать, а иначе как они будут повесами? Дамы не желают, чтобы их репутация была погублена. Значит, нужно использовать хитрость и обман. Разве не так?
Пруденс вздохнула. Чувствуя призывную силу держащих ее рук, она поняла, как добродетельная леди может желать падения.
Она ждала, когда он отпустит ее, вспомнив, что она «не газель, а пони» и что любому мужчине будет тяжело ее держать. Поэтому она затаила дыхание и ждала... ждала... но он не выказал ни малейшего желания сделать это. Пруденс никогда в жизни не чувствовала себя столь изящной и женственной. Она знала, что на самом деле это не так, но ощущение было неописуемым.
Очень хорошо, что не принято носить дам на руках, иначе в мире было бы гораздо больше греха, решила она.
Крепко зажмурившись, она прижалась к его груди в абсолютной уверенности, что он удержит ее. Если она поднимет веки, то увидит перед собой пару темных смеющихся глаз. И это окажется фатальным.
Пруденс безвольно повисла в его руках, прислушиваясь к шуму в комнате. Бартлетт, судя по всему, раздобыл перья и теперь хотел зажечь их у нее под носом.
Лорд Каррадайс возражал, заявив, что у жженых перьев отвратительный запах.
Бартлетт говорил, что в этом весь смысл.
Лорд Каррадайс ответил, что не желает, чтобы это ужасное событие усугублялось отвратительным запахом. Бартлетт его очень обяжет, если унесет перья, а вместо них принесет стакан воды.
Бартлетт фыркнул. Запах мускуса растаял, и Пруденс решила, что дворецкий отправился за водой.
Дядя Освальд рылся в сумочке Пруденс, причитая, что женщины вечно расстраивают своим недомоганием мужчин – очень расстраивают! Почему, черт возьми, она не взяла с собой нюхательную соль?
Герцог – настоящий герцог, – судя по всему, нашел горничную Пруденс и пытался выяснить, может ли Лили чем-нибудь помочь. Но Лили, совершенно ошеломленная знатной компанией, в которой оказалась, снова и снова повторяла герцогу, путая титулы:
– Я не знаю, ваше высочество. С ней раньше такого не было.
Пруденс снова стал разбирать смех. Она шевельнулась и тут же почувствовала, что ее сжали сильнее.
– Если вы засмеетесь, я брошу вас в камин, вслед за счетами от моего портного, – прошептал лорд Каррадайс, почти прижавшись ртом к ее уху. – Вы прекрасно разыграли обморок. Но если засмеетесь, то все погубите.
Он знал, что она притворяется. И продолжал поразительно интимно держать ее. Пруденс напряглась от возмущения. Вдруг до нее дошел смысл его слов.
Счета его портного? Любовная переписка, которую он с душераздирающим видом пытался спасти из огня, была счетами портного? Она сильнее сжала подрагивающие губы. Он настоящий дьявол. А она-то
