она нашла покровителей. К несчастью, моя дорогая Летиция, у мужчин, даже у так называемых джентльменов, моральные устои гораздо ниже, чем у нас. – Она повернулась к хозяину гостиницы. – Трактирщик, я надеюсь, это создание не останется здесь. Я думала, это респектабельная гостиница.
От хорошего настроения Фейт не осталось и следа, но Николас крепче сжал ее руку и холодно заметил:
– Нам понадобятся обе комнаты, трактирщик. Моя жена прошлой ночью находилась на попечении Марты Дюбуа в доме месье Лекура, но сейчас она уже вполне здорова. Таким образом, мне понадобятся обе комнаты, одна для нас женой, а другая – для моих людей.
– Но, месье...
Николас изогнул бровь и сказал голосом, не менее надменным, чем у английской леди:
– Милый мой не могу же я заставлять свою жену отказаться от комфорта и уединения ради каких-то двух особ сомнительного происхождения.
– Ну знаете! – Старшая из дам выпрямилась. – Да будет вам известно...
– Мадам, я не припомню, чтобы мы были представлены друг другу, поэтому будьте любезны воздержаться от нападок на меня или мою жену, – сказал Николас ледяным голосом, который резал словно удар хлыста. – Я обращался к трактирщику.
Фейт заморгала. Она знала, что Ник был военным. Она видела своими глазами, как он сражался на берегу в ту первую ночь. Она думала, что вышла замуж за офицера, но теперь поняла, что нет. Не совсем.
Дама покраснела и стиснула зубы. У дочки отвисла челюсть от удивления при виде того, как ее матери небрежно и действенно заткнули рот.
Не обращая на них внимания, Николас твердо взял Фейт под руку.
– Идемте, моя дорогая, удалимся в свою комнату и отдохнем перед обедом.
Английская леди пришла в себя и напустилась на бедного трактирщика:
– Это неслыханно! Как смеете вы предпочитать эту потаскушку и этого человека нам! Да будет вам известно, что я леди Бринкэт из Бринкэг-Холла в Чешире, и я требую, чтобы вы предоставили нам комнату!
Николас не обращал на нее внимания и продолжат степенно подниматься по лестнице об руку с Фейт. Прежде чем завернуть за угол, Николас приостановился и небрежно бросил:
– О, трактирщик...
Мужчина поспешил к подножию лестницы, с надеждой обратив к нему лицо.
– Да, месье?
Холодным тоном, намеренно растягивая слова, Николас сказал:
– Те англичанки могут переночевать в моей второй комнате, ежели захотят.
– Вы выдворите своих людей ради английских дам? О, мерси, месье, – радостно залопотал трактирщик.
Николас возмущенно вздернул брови.
– Выдворю своих людей? Ради двух неизвестных особ? Вот уж едва ли. – И вкрадчиво добавил. – Женщины могут ночевать с ними. Мои люди будут не против потесниться.
– Я понятия не имела, что у вас такое изощренное чувство юмора! – воскликнула Фейт, когда они вошли в маленькую, но чистую комнатку. Побеленный потолок под неровным углом встречался со створчатым окном. Ставни дребезжали под напором ветра.
Он сардонически изогнул бровь.
– Что заставляет вас думать, что я шутил?
– Ну не могли же вы всерьез предложить такую неприличную вещь! – счастливо заявила Фейт. Она пересекла комнату, проверила, надежно ли закрыты окна и ставни. – Когда вы сказали, что ваши люди не против потесниться, я думала, леди Бринкэт хватит удар!
– Так вот откуда был тот грохот, который я слышал, когда мы поднимались по лестнице. – Николас начал открывать бутылку вина, которая стояла на маленьком столике. – Не хотите бокал вина?
– Ее просто трясло от бешенства, эту ужасную старую каргу! Нет, спасибо, я не люблю вино. – Фейт снова засмеялась и прыгнула на высокую кровать. Она была очень высокой и восхитительно мягкой, с толстым, мягким стеганым одеялом розового цвета. И вдруг Фейт застыла.
Кровать. Одна кровать.
Она огляделась, чтобы посмотреть, нет ли где раскладушки. Комната была меблирована скудно. Стул, маленький столик, шкаф. Кровать. На дубовой прикроватной тумбочке – зажженная лампа. Фейт открыла шкаф, надеясь найти там сложенный тюфяк. Ничего Она сделала вид, что занята шнуровкой ботинок, и заглянула под кровать в надежде обнаружить раскладушку.
Ни раскладушки, ни тюфяка.
Фейт взглянула на Николаса. Он потягивал вино, не догадываясь о ее тревогах.
– За будущую победу над всеми подобными ведьмами, миссис Блэклок. – Он поднял свои бокал и подождал. – Совсем ничего не хотите?
– Нет, позже я выпью чашку чаю. Спасибо, что вступились за меня перед леди Бринкэт и ее дочкой, – застенчиво проговорила она. – Я... я, кажется, не умею постоять за себя. Я очень признательна вам за поддержку. – И она действительно была благодарна больше, чем могла выразить словами.
Он внимательно посмотрел на нее и тихо сказал:
– В благодарности нет нужды. Вы моя жена, Фейт. Я буду поддерживать и защищать вас всегда и при любых обстоятельствах. Кроме того, это доставило мне удовольствие. Терпеть не могу надутых, самодовольных, спесивых старых грымз, как эта. И дочка ничем не лучше. Вы уже встречались с ними раньше?
– Да. Позавчера, в городе. Я увидела, что они англичанки, поэтому спросила, не могут ли они мне помочь. – Она почувствовала, как унижение снова поднимается в ней, и попыталась побороть его. – Но они подумали, что я...
Он презрительно фыркнул.
– Могу себе представить. Добавьте глупость к списку их преступлений. И вы все равно готовы были поделиться с ними комнатой?
– О, ну это было до того, как они начали оскорблять меня. Я подумала, что могла бы объяснить... – Она осеклась при виде его сардонического взгляда и, запинаясь, добавила: – Им негде было спать, а гроза такая ужасная... Я знаю, что значит не иметь крыши над головой.
– Вы очень снисходительны, миссис Блэклок. Предупреждаю: я – нет! – Он допил вино.
Миссис Блэклок. Снова. Как будто она на самом деле его жена. Он уверял ее, что это будет фиктивный брак. Но по закону они женаты, а у мужей есть права. И здесь только одна кровать. Фейт сглотнула.
Снаружи бушевала гроза. В комнате был небольшой эмалированный камин, а в нем лежали дрова, готовые к растопке. Фейт отыскала трутницу и разожгла огонь, радуясь, что нашла себе занятие.
Она постарается не думать о постели до тех пор, пока не придет время ложиться спать. Она понимала, что это трусость – откладывать, но в данный момент отношения между ними были такими приятными и легкими, что и ей хотелось насладиться этим. Пока возможно.
Некоторое время они сидели в молчании, прислушиваясь к грозе.
– Не хотите сыграть в шахматы? – спросил он.
Она поморщилась, вспомнив мучения детских уроков, когда дедушка, прикованный к постели, заставлял их всех учиться играть в шахматы. Только девочки слишком боялись его гневных вспышек, чтобы как следует сосредоточиться.
– Я не очень хорошо играю, но если вы хотите...
– Нет, не беспокойтесь. – Он поднялся и стал ходить по комнате.
Он заполнял маленькую комнату своим присутствием. Это крайне отвлекало: гроза, свирепствующая снаружи, и безмолвное хождение внутри. В попытке нарушить растущее напряжение Фейт выпалила первое, что пришло в голову:
– Стивенс сказал мне, что ваш отец отправил вас в армию против вашей воли.
Он остановился, затем пожал плечами:
– Я был молод. Отец знал меня лучше, чем я сам. Армия подходила моей натуре больше, чем я в то время считал.
Его слова, несмотря на одобрительную оценку, были произнесены с горечью и ножами недовольства собой. Она припомнила слова Стивенса о том, что армия – или это была война? – повлияла на него. «Изменила ею. Убила что-то внутри».
– В каком смысле она подходила вам?
Он резко повернулся и направился к двери.
– Если вы не возражаете, я пойду проверю, как там Вульф и лошади. Эта псина сходит с ума в грозу, а Мак не проявляет должной заботы. Он не может поверить, что чертов пес боится. Мак обещал, что запрет ею в пустом стойле. Но если он этого не сделал, пес может до смерти перепугать лошадей.
– Я не возражаю, – солгала Фейт. О нет, она не возражала против того, чтобы он посмотрел, как там собака: это было вполне понятно. Против чего она возражала, так это против чувства, что у нее перед носом захлопывают дверь.
– Я вернусь к семи, чтобы отвести вас на обед.
Глупо обращать на это внимание, сказала она себе, когда он ушел. Пусть они и женаты, но по-прежнему остаются чужими друг другу. Ее не касается, что он думает о своем отце и об армии. Он имеет право на личную жизнь.
В конце концов, у нее же тоже есть от нею тайны.
Она поежилась, когда ветер и дождь с новой силой обрушились на здание гостиницы. Добавив угля в огонь, она достала свои письменные принадлежности и села за маленький столик, чтобы написать письма родным. Близняшке Хоуп, затем Пруденс, затем дяде Освальду и тете Гасси.
Многие собаки впадают в панику при звуках грозы, но Беовульф не был из их числа. Он не пугался ни грома, ни ружейных выстрелов. Проведать собаку было предлогом. Нику срочно нужно было уйти из той маленькой комнатки с ее большой, высокой кроватью. От грозы, бушующей снаружи, и девушки с мягким голосом и нежной кожей.
Черт бы побрал этих английских гарпий! Он бы придушил обеих, и не только за то, как они обращались с Фейт. Если бы не они, ему не пришлось бы делить комнату со своей женой.
Он обещал ей невинный брак и связан честью не прикасаться к ней. Даже если этот мягкий, нежный голос открывает в нем бездну желаний и потребностей, которые, как он думал, ушли безвозвратно.
И этот ее запах сводил его с ума.
Чем скорее эта проклятая гроза закончится, чем скорее он сможет
