степях. Печенеги были очень хорошо известны Византии. Византийский император Константин Багрянородный (род. в 905 г., ум. в 959 г.) счел даже необходимым написать для своего сына целый трактат о том, как следует жить с этим народом и пользоваться им с выгодой для себя в сложных международных отношениях. Он полагал возможным использовать печенегов в интересах Византии — в противовес Руси.
Святослав вынужден был покинуть Болгарию и итти в Киев прогонять печенегов. Он быстро выполнил эту задачу и решил возвратиться обратно в Переяславец.
И вторая война с Болгарией началась для Святослава очень удачно. Он взял Филиппополь и прошел Балканы. Новый византийский император Иоанн Цимисхий, по соглашению с императрицей Феофанией убивший императора Никифора Фоку и вместе с рукой Феофании получивший престол, в виду сирийской войны, которую он тогда вел, сначала хотел покончить со Святославом мирным соглашением, но Святослав не шел на невыгодные для него предложения. На угрозы Цимисхия Святослав ответил угрозой же взять Царьград. Так повествует об этих событиях Лев Диакон. Русское войско опустошило Фракию и действительно приблизилось к столице Византии. Цимисхий послал против Руси войско под начальством Варды Склира, который, однако, не мог справиться со своей задачей. Цимисхий послал ему на помощь новые войска, но восстание Варды Фоки в Малой Азии заставило Цимисхия отозвать эти войска назад. Святослав занял Македонию.
Только в начале 971 г., разбив Фоку, Цимисхий вступил в борьбу со Святославом. Соединенные силы болгар и греков заставили Святослава отказаться от его замыслов в отношении Болгарии.
В боях русские проявили, по словам Льва Диакона, удивительную стойкость. Греки среди убитых русских находили и женщин, павших геройской смертью в бою. Сам Святослав был ранен.
Греческий историк Лев Диакон специально посвятил значительную часть своего труда описанию борьбы Византии с русским князем Святославом. Несмотря на то, что Лев Диакон писал о враге своего государства, он отдал должное как самому Святославу, так и его войску. Вот как он описывает эти события:
'Святослав, надменный одержанными победами над мисянами (болгарами. — Б. Г.), — пишет Лев Диакон, — исполненный варварской своей гордости, ибо он совершенно уже овладел их страною, устрашивший и изумивший их врожденной своей свирепостью… дал послам Римским (византийским. — Б. Г.) следующий гордый ответ: 'он-де не оставит сей области, если не дадут (греки. — Б. Г.) ему великой суммы денег. Ежели римляне (византийцы. — Б. Г.), — говорил он, не захотят мне столько заплатить, то пусть они переселятся из Европы, им не принадлежащей, в Азию, и пусть не мечтают, что тавро-скифы (русские. — Б. Г.) без этого с ними примирятся'.
Византийский император Иоанн Цимисхий послал к Святославу второе посольство с мирными предложениями. Он указывал на то. что между обеими странами давно уже установились мирные отношения, в которых 'сам бог был посредником' (намек на клятвенное освящение договоров. — Б. Г.). Император советовал русским 'как друзьям, немедленно и без. всяких отговорок выступить из земли, совсем им не принадлежащей'. 'Не послушав сего совета, — говорил император, — вы разорвете союз наш, а не мы. Далее Цимисхий напомнил Святославу о неудачном походе Игоря, 'который, презревши клятву (опять намек, очевидно, на договор Олега, нарушенный Игорем. — Б. Г.), с великим ополчением на 10000 судов подступил к царствующему граду Византии и едва только успел с 10 лодьями убежать…'. Напомнил он и о насильственной смерти Игоря, якобы 'плененного на войне с германцами' (!) (явная ошибка Льва). В заключение Цимисхий прибавил: 'не думаю, чтобы и ты мог возвратиться в свое отечество, если принудишь выступить против себя
Святослав на это ответил: 'Не вижу никакой необходимости, побуждающей римского государя к нам итти: пусть он не трудится путешествовать в нашу землю: мы сами скоро поставим свои шатры перед византийскими воротами, обнесем город крепким валом, и если он (Цимисхий. — Б. Г.) решится вступить в бой, мы храбро его встретим, покажем ему на деле, что мы не бедные ремесленники, живущие одними трудами,[456] но храбрые воины, побеждающие врагов оружием, хотя по невежеству своему, он считает русских слабыми женщинами и хочет устрашить их своими угрозами, как пугают грудных детей разными чучелами'.
Военные действия стали неизбежны.
'Войска сошлись, — пишет Лев Диакон о сражении при Доростоле, — и началась сильная битва, которая долго с обеих сторон была в равновесии. Россы, приобревшие славу победителей у соседственных народов, почитая ужасным бедствием лишиться оной и быть побежденными, сражались отчаянно…' Оказавшись в очень трудном положении, Святослав не терял мужества. Когда часть его мужей заговорила о необходимости отступления, Святослав, — как пишет Лев Диакон, — 'вздохнув от глубины сердца, сказал: 'погибнет слава, спутница оружия россов, без труда побеждавшего соседние народы и без пролития крови покорявшего целые страны, если мы теперь постыдно уступим римлянам. Итак, с храбростью предков наших и с той мыслию, что русская сила была до сего времени непобедима, сразимся мужественно за жизнь нашу. У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями или, совершивши знаменитые подвиги, умереть со славою'.[457]
Дальше Лев Диакон пишет: 'говорят, что побежденные тавро-скифы никогда живые не сдаются неприятелям… что сей народ отважен до безумия, храбр, силен, что нападает на все соседние народы, что многие свидетельствуют и даже божественный Иезекииль о сем упоминает в следующих словах: 'се аз навожу на тя Гога и Магога, князя Росс'.
Однако превосходство сил неприятеля, голод и отрезанность от родины заставили Святослава пойти на уступки. Лев Диакон говорит, что из 60 000 приведенных в Болгарию русских осталось только 22 000, но и из этого числа едва ли более половины было способных к бою.
Цимисхий хотел мира не менее Святослава. Лев Диакон пишет об этой 'победе', как одержанной сверх всякого 'чаяния'.
При заключении договора Святослав попросил о личном свидании с императором и получил согласие. Они встретились на берегу Дуная. Цимисхий явился в позлащенном оружии на коне; за ним следовала свита в блестящих доспехах. А Святослав подъехал к берегу в лодье. Греки с любопытством рассматривали наружность русского князя.
'Видом он был таков: среднего роста, ни слишком высок, ни слишком мал, с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским носом, с бритою бородою и с густыми длинными висящими на верхней губе волосами. Голова у него была совсем голая, но только на одной ее стороне висел локон волос, означающий знатность рода; шея толстая, плечи широкие и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и суровым. В одном ухе висела у него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами с рубином, посреди их вставленным. Одежда на нем была белая, ничем, кроме чистоты, от других не отличная'.'…Поговорив немного с императором о мире,
Святослав отступил с твердым намерением возобновить войну ('пойду в Русь и приведу боле дружины' — передает летописец слова Святослава). Греки это знали и постарались воспрепятствовать планам Святослава.
Итак, объединенным силам греков и болгар удалось достичь того, что Святослав вынужден был на время покинуть Болгарию. Правда, он не был разгромлен, он ушел домой с войском, но, во всяком случае, второй поход окончился не в его пользу. Восточная Болгария опять попала под власть Византии. Создавалось положение, при котором новый поход Святослава мог найти благоприятную почву.
Эти интересные события описаны и в двух византийских хрониках Кедрена и Зонары.
Договор, заключенный Святославом с Византией в 972 г.[459] (это последний из договоров Руси с греками, совсем иного типа, чем договоры Олега и Игоря), уже не говорит об обязательствах Византии по отношению к Руси, а лишь о ненападении Святослава на страну греческую, корсунскую и болгарскую и о помощи, которую Святослав обещает грекам в случае нападения неприятеля на Византию.
Содержание договора ясно говорит о крушении надежд Святослава, связанных с обладанием Болгарией.
Говоря о Святославе, следует указать еще один, очень интересный, хотя и не очень ясный документ, который был найден в 1819 г. византинистом Газе. Подлинник сейчас потерян, но он много раз был
