— Не, с БТРа свалился.
— Ну, до свадьбы заживет.
— Андрей, а как в Джелалабаде было? Говорят, там вообще п…ц?
— Лично у меня, Валер, своя была специфика. Не война, а не пойми что. От жары к танку подходить боязно, не то, что бы в него залезть. Да и не сохнет там ни хрена, намастырились на броне трусы сушить. Вот и весь опыт. Лазали с афганцами по трассе, особо и не воевали. Только мин противотанковых было очень много, в основном технику свою горелую оттаскивали. С вашей войной не сравнить, конечно. Кандагар. Как вы вообще здесь живы то? Ничего? Ну-ну. Что здесь ничего — так это погода — вон ветерок задувает, просохнуть хоть можно.
Валеркино лицо сначала смешно вытянулось, а потом расплылось в простодушной широкой улыбке.
— Во, бля, Джелалабад. А мы здесь про него ужасы впитываем. Бывает же!
Голый по пояс худой и жилистый пацан, хитро повернув голову влево, покосился в сторону сидевшего к нам спиной и обнимавшего правой рукой КПВТ сержанта в хэбэ и панаме и широко улыбнулся.
— Слышь, это не мушавер, а тарджоман джелалабадский.
Сержант даже не обернулся, только что-то злобно прошипел ему через плечо. Валера тяжело вздохнул, встал зачем-то, а потом опять уселся в тень. Потом опять встал и полез в люк, закрыв его за собой. Через минуту он опять вылез и протянул мне коробок спичек. Я закурил «Яву» и, затянувшись, выпустил большое облако табачного дыма, давая понять, что совершенно не чувствую знакомого запаха, которым тянуло из люка. Подумалось, что я действительно мог быть похож на мошавера — зампотыл отдал мне свою выгоревшую на солнце, почти белую хэбэшку, чтобы при поездке на кяризы (подземные рукотворные многокилометровые оросительные Канады) я ничем от других не отличался. Черноволосый, с огромными, как у Буденного, толстыми усами, спокойный, плотный и коренастый Эдуард деловито и обстоятельно объяснял мне цель «проката» куртки: «духи» постоянно наблюдают за окрестностями бригады, в том числе и за этим кяризом, расположенным в самом начале дороги на Спинбулдак. Собственно, их по этому кяризу недавно и гоняли, а потом решили завалить его от греха гранатами. Если что-то «цепляет» их глаз, начинают обстреливать это место, если видят обычную картину — БТР и купающихся военных — ничего не предпринимают, потому что просто привыкли. А к джинсам душманы, наверное, тоже притерпелись — советники КГБ, которые жили в домиках-виллах, разделяющих бригаду и чисто поле в сторону Тор-Коталя, все как один носили джинсы. Наверное, поэтому зампотыл ничего мне про джинсы и не сказал. Но мой внешний вид ему явно не нравился. Я бродил по полупустой территории 70-й отдельной десантно-штурмовой бригады как махновец — волосатый, небритый, в голубых джинсах и «вареной» джинсовой рубахе с большими открытыми карманами. На носу — очки-капли. В общем, «Монтана». Не хотелось, конечно, так выглядеть, но что поделаешь. Летел я сюда на пару дней, а завис уже на десять. С министром культуры, правда, в городе свиделись. А то как-то совсем неудобно получалось Комитетский борт, на котором мы прибыли, зачем-то летал по кругу — по всем гарнизонам. Только потом стало ясно зачем. Аккуратно прикрытый брезентом за кабиной пилотов на обратном пути приютился цинковый ящик. Всего один. Своих возили потихоньку. Собираясь на два дня, я ни смены одежды толком не взял, ни бритвенных принадлежностей. Положил в сумку, правда, мушаверскую тонкую «форму» серо-голубого цвета — необычайно популярная в то время была в Кабуле одежда. Шили ее в ателье в городе. Но здесь, в Кандагаре, за день она превратилась в грязный пыльный мешок. После стирки носить ее не было возможности, потому, что не мог найти утюга. Когда раздобыл утюг — не было электричества. Джинсы от пыли стали белыми. Рубаха джинсовая спасала — пот остывал на ней белыми кривыми линиями под стать «мрамору» варёнки. Только подмышки приходилось постоянно тереть мокрым платком. Там белые круги все-таки выделялись. Целая беда была со стиркой одежды. Когда окончательно запаршивел, пошел в бригаду и попросил у зампотыла тазик и кружку. Он был нормальный человек и, глядя, на мою бытовую неустроенность, снабдил меня всем необходимым. Я с радостью постирал с порошком, купленным в кантине у здания аэропорта «Ариана», трусы, носки и рубаху, развесив их на веревке, натянутой перед входом на «виллу»». Стиральный порошок с девичьим именем «Дарья» (по-афгански — «море») продавался в почти игрушечных маленьких пачках, как раз на одну стирку. Пока сохла одежда, сидел у крыльца и смотрел на стоявший в поле на расстоянии более километра чуть правее бригады странный объект под названием «ракетный дивизион». Признаков жизни там за 10 дней я так и не заметил. Мне объяснили, что ездят туда крайне редко, чтобы не привлекать внимания душманов. Лишь однажды я все же рассмотрел ближе к вечеру стоявший рядом с объектом УАЗ, но и в нем людей не было.
За полчаса все высыхало, можно было ходить в чистом. Воду набирали из скважины-трубы, которая стояла за невысокой загородкой на взгорке у арыка, отделявшего домики советников от бригады, обнесенной масксетью. Скважина была не очень удобная. Чтобы сверху вниз пошла вода, нужно было нажимать на рычаг, располагавшийся высоковато от горловины трубы. Можно было налить кружку или тазик, а вот дотянуться ртом до трубы не было никакой возможности, и пока у меня не было емкостей, я частенько вспоминал басню Крылова «Лиса и виноград» и ждал, когда у скважины кто-нибудь появится. Кто-то держал, а я пил. Зампотыл объяснил, что кружка и таз — солдатские, я их поставил в караулку на оцинкованный стол сразу, как бойцы пришли из рейда, поэтому последний день перед отлетом из Кандагара опять ходил грязным и хотел пить.
Прилетели мы тогда в 70-ю бригаду ВДВ вечером. Замначальника отдела борьбы с бандитизмом Иван Иваныч, потеснив кого-то из мошаверов, расселил нас с Эдуардом во втором справа домике в ряду, выходящем в степь. Эдик сразу пошел к начальству в крайнюю виллу обсуждать возможности претворения в жизнь планов начальника одного из управлений ХАД в Кабуле доктора Бахауддина, А я озирал окрестности и ждал намеченных на эти дни встреч в городе. В Кандагаре за два дня отработал по полной программе. Кроме того, набрался впечатлений — первая поездка в Кандагар незабываемая. Степная дорога, кое-где посыпанная гильзами, ООНовский городок с нашими военными. Огромный пустой бассейн, по периметру которого уложены мешки с песком, БТР на углу. Голые люди в трусах и бронежилетах Объект «шлагбаум» в чистом поле с аккуратными, выложенными большим квадратом, камнями. Враждебный, но красивый город с высокими тенистыми деревьями и попугаями, сидевшими на ветках. Отдел борьбы с бандитизмом ХАД.
Чтобы я не сильно скучал, начальник отдела — пуштун — дал мне почитать оперативные сводки месячной давности. Полистав эту дребедень, я понял, что здесь мне ничего не светит, и что все, включая наших советников, будут молчать как партизаны, чтобы я ненароком чего не разнюхал. Ну и хрен с ними, подумал я, афганцы — народ более разговорчивый, у них кое-чего надыбаю. Кстати, не ошибся. «Развести» пуштунов, которыми был населен Кандагар, особого труда не представляло. Стоило только завести разговор о принадлежности культурного наследия Афганистана различным этническим группам, как их «прорывало». Больше чем шурави, ХАД и царандой вместе взятые они не любили таджиков и хазарейцев. Поэтому при слове «Герат» или «Панджшер» их начинало «колотить», и за 10–15 минут, в течение которых они изливали свою злобу на «братьев меньших», можно было спокойно обдумывать свои вопросы, попутно кивая головой и вставляя в разговор милые их сердцу пуштунские словечки. Этот касалось как простых крестьян, так и высшего генералитета афганской армии, народной милиции и спецслужб. В ХАДе, правда, такие штуки не проходили. Зато с ними всегда можно было поговорить «за царандой» и узнать много нового о «пассивности», царившей в рядах «серых». «Серыми» солдат царандоя иногда называли по цвету формы народных милиционеров. Военнослужащие афганской армии соответственно были «зелеными». Однако про народную милицию ничего по-настоящему дурного слышать не приходилось, причем не только в Кандагаре, но и в других провинциях. Воевали бойцы местных ВВ меньше, чем солдаты регулярной армии, но значительно лучше и иногда, я бы даже сказал, самоотверженно.
Меня познакомили с водителем-пуштуном Абдул Рауфом, которому предстояло показать мне живописные уголки Кандагара, а также свозить по моей просьбе к Элеватору — там за два дня до этого был проведен совместный с царандоем рейд, в ходе которого, по словам мошаверов, было уничтожено около 10 духов. Рауф подвел меня к своему довольно некомфортабельному авто. Просевший на задний мост УАЗ представлял собой огромную радиостанцию, из которой без перерыва неслись хрипящие звуки, перемежавшиеся выкриками «бидар-бидар» (не спи, вставай). Было жарко и, наверное, афганцы, склонные к дремоте, так сами себя будили. На крыше размещалась огромной высоты гибкая антенна, которая при езде обламывала сучья у деревьев. Рауф по афганским меркам был одет довольно модно. Из-под серой «мотни» выглядывали старые, но начищенные до блеска черные туфли. Поверх европейской рубашки — черный
