создавались два кольца безопасности. Многие банды переходили на сторону революционной власти, многие подписывали соглашения о нейтралитете. Непримиримых «окучивали» с земли и воздуха. К осени подразделения афганской армии сумели очистить от крупных банд обширную территорию от Кабула до Гардеза, расположенного на юге страны. Гардезское направление было чрезвычайно важным — именно там сконцентрировались отряды «непримиримых» ИПА Гульбеддина Хекматиара. В отрогах гор, окаймляющих наземную автотрассу справа по ходу движения от Кабула к Гардезу, были уничтожены крупные военные базы моджахедов. На посещение одной из захваченных баз меня уговорил мой сослуживец Андрей Семенов. Я совсем не хотел лететь. Помнил, что самое неприятное начинается «под дембель». Я четко выразил свое негативное отношение к полету в горы, однако Андрей настоял, сказав, что эта поездка оставит в моей памяти неизгладимые воспоминания. Если бы я знал, какие воспоминания оставит эта поездка, точно бы никуда не полетел.
Рано утром погрузились в два Ми-8 и стартовали в сторону Гардеза. Помимо нас, иностранных журналистов и сотрудников КГБ СССР, в салонах вертолетов находились облаченные в камуфляж и «песочку» …советские десантники при всех «регалиях» — с «лифчиками», полными запасными магазинами, РД, с АКСУ и даже пулеметом РПК. Для иностранцев это стало полной неожиданностью. Они чуть не попадали от удивления. По их сведениям, последний советский солдат уже почти год, как покинул Афганистан. Но их сразу же предупредили — снимать наших «спецов» нельзя. Тот, кто будет настаивать — останется в Кабуле. Запрет на фотографирование советских бойцов спецназа был повторен трижды. Дословно, было сказано так: «… эти люди летят защитить вас в случае непредвиденных обстоятельств. Если они станут «героями» ваших опусов — это будет расцениваться как грубое нарушение наших негласных договоренностей. Либо вы забываете об этих офицерах и солдатах раз и навсегда, либо любые полеты над афганской территорией останутся для вас лишь мечтой…».
Летели минут двадцать, до тех пор, пока ведущий не стал нарезать круги и ввинчиваться в узкое ущелье. Мы сели на небольшое ровное зеленое плато. Слева в ущелье бурлила по камням узкая речушка, справа шли скалы. В реке страшным напоминанием недавнего прошлого лежали останки сбитого советского вертолета — развороченная кабина пилотов и остатки лопастей. В длину плато было шагов пятьдесят, в ширину — тридцать-сорок. С севера (стороны Кабула) прямо в скалу уходил рукотворный тоннель в огромную темную пещеру. У базальтового свода в полтора человеческих роста стоял офицер афганской армии и несколько афганских солдат. Я сразу поинтересовался у офицера наличием мин в окрестностях.
— Все разминировано, тарджоман-саиб. Они успели поставить всего несколько «противопехоток» в проходе в пещеру. Мины малой мощности — обычные и «химичские».
— Что это за «химия»?
— Китайские мины. Выжигают лицо. Вчера при размнировании один солдат потерял глаза.
— Там больше мин нет?
— Амният (безопасно). Все проверили, мин больше точно нет, отчеканил офицер.
Ну, нет, так нет. Все равно нужно смотреть под ноги Афганцы по жизни, в основном, руководствовались принципом «парва нист» (по фигу). Их пофигизм им иногда аукался.
Десантура полезла на скалы, блокируя территорию плато сверху. Зажгли два факела, у кого были — фонари и пошли внутрь пещеры. Я замыкал шествие, следуя точно по следам впереди идущих. Из утрамбованного грунта торчали покатые верхушки крупных валунов, по ним и перемещались. У отверстия, уводящего во тьму пещеры, остановились и посветили факелами внутрь. Дальше идти не стали и развернулись обратно. Так как я шел в конце группы и не успел посмотреть, что там внутри, задержался и попросил у одного из людей фонарь. Сначала посветил под ноги и аккуратно поставил ногу на грунт, заглянул внутрь. Пещера была очень большая и уходила куда-то влево, прямо в скалу. На полу лежали разбросанные зеленые ящики из-под боеприпасов, луч фонаря выхватил из темноты горелые головешки — остатки костра. Ничего особенного, обычная пещера. Второй вход из нее наверняка находится в нескольких стах метрах, на другой стороне горы.
Обернувшись, я обнаружил, что все уже покинули пещеру, я остался один. После фонаря глаза в темноте видели плохо. Я выключил его и подождал пару минут, пока они не привыкнут к сумраку — теперь свет исходил только снаружи, от входа в пещеру. Почему-то по спине пробежал холодок. Я медленно двигался к выходу, старательно переставляя ноги точно на камни, по которым шли сюда раньше. Неожиданно наступил на развязавшийся шнурок от кроссовки, сел его завязывать и посмотрел левее левой ступни. Рядом лежала небольшая, величиной со школьный коржик, зеленая мина. Она была гладкая, округлая. Я мгновенно вспотел и застыл как кролик перед удавом. Медленно выпрямился, уперевшись правой рукой в свод пещеры. Очень, очень медленно выходил наружу. Вышел весь мокрый, как искупался. Порадовал афганского офицера находкой. Тот сам удалился в каземат, а когда вышел, без слов вдарил стоящему рядом солдату кулаком в лицо. Все было понятно. Одну мину пропустили.
Когда летели назад, случилось ЧП. Западные журналисты вели себя, как и подобает белым людям — фотоаппаратами внутри вертушки не щелкали. Конвенцию о нераспространении информации о десантуре нарушил «друг Советского Союза» — корреспондент одной из крупнейших индийских газет. Делал он это скрытно, поставив камеру на лавку рядом с собой и изредка нажимая на спусковую кнопку «Никона». Сидевший слева боком к индусу Коля Усольцев сначала не мог этого увидеть, я указал ему глазами на «индейца», который готовил к прорыву в прессу крупный международный скандал. Мы переглянулись и быстро приняли единственно правильное решение. Сначала из вертолета на скалы улетела вытащенная из фотоаппарата пленка, потом и сам фотоаппарат…
Индус нажаловался на «беспредел» Тыссовскому, тот — в посольство, далее — по цепочке. Коле вломили в его ведомстве по полной программе. Меня вместе с Тыссовским заставили ехать в гостиницу «Кабул», где остановился этот проклятый индус и просить у него прощения. Я сидел у него в номере и пил чай до посинения, говоря ласковые слова. Как бы то ни было, но мир так и не узнал, что в Афганистане остались советские солдаты. Нового фотоаппарата мы «нашему другу» так и не купили…
Герат, ноябрь 1989 года
Крайняя командировка в Герат выдалась уже почти перед самым отъездом на родину. Анализируя сегодня события тех далеких дней, все больше прихожу к выводу, что этому способствовал целый ряд обстоятельств, которые были вовсе не случайны. По взаимной договоренности с Тыссовским, летать по провинциям мы стали через раз. Но когда мне выпало лететь в Джелалабад к пакистанской границе, я отказался. Ночью мне снились неприятные сны, от которых я то и дело просыпался. Лежал, курил. До самого утра в голове фотографиями всплывали цветные картинки кишлака Дарунта, изгиба трассы слева направо, не доезжая этого кишлака минут за 25, столбики плоских камешков на трассе — ориентиры для работы снайперов — то ли наших, то ли духовских, вечерние огни Сорхруда и Камы. Отчетливо вспомнил лесопарковую зону «Соловьиный сад» недалеко от аэродрома и то место на шоссе, откуда в 86-м парнишка-военный и его невеста из бригады поднялись прямо на небо, обрученные, но так и не повенчанные. Мы их очень ждали тогда в Кабуле. Шутка ли, из этого ада лететь в столицу, в генконсульство, чтобы навеки официально скрепить подписями свое решение стать мужем и женой. Мы приготовили им подарки, а я хотел написать об этом памятном событии на всю страну. Но не судьба была мне написать, а им — пожениться… За пару дней до отлета в Кабул поехали они на аэродром друга встречать, уже смеркалось. Нельзя было ехать, но ребята настояли, сказали, что успеют, что проскочат. Не проскочили…
В Джелалабад отправился Тысс. Город миновали спокойно, а вот у КПП Торхам их БТР из пулемета накрыли моджахеды. Все, кто сидел на броне, поскатывались вниз. Юра не успел, пулеметная пуля вошла ему под колено, а вышла почти из задницы. Так Тыссовский на деле убедился в верности пословицы, придуманной советскими солдатами, воевавшими в провинции Нангархар. «Если хочешь пулю в зад — поезжай в Джелалабад». Так как тормозной путь железки был очень длинным, рана была чрезвычайно болезненная. Но когда Тысса привезли в Кабул, он от госпитализации отказался. Лежал в постели в кабинете Отделения ТАСС. Не стонал, молчал. Только тихонько кряхтел, когда ковылял с палочкой к машине — надо было ехать на перевязки и уколы в торгпредскую больницу.
