— На это можно закрыть глаза, если женщина справляется с «Трибуной».
Тео взорвался:
— Я же сказал, что дело она знает!
— Убей, не пойму, к чему ты клонишь.
Тео шумно вздохнул и махнул рукой.
— Я веду к тому, что безнадежно… запутался… с особой под кодовым названием «Неприятность»…
Взгляды братьев встретились. Проклятье, с грустью подумал Майкл. Вероятно, французы правы — во всем ищите женщину.
— Послушай, я готов тебе помочь, хотя бы советом, но как, если ты не говоришь, что, черт побери, произошло. Какие неприятности? Я же вижу, как ты расстроен. Так скажи!
Тео смотрел на брата, внутренне решая, стоит ли, но, поколебавшись несколько минут и допив коньяк, все-таки рассказал правду.
— Я влюбился, вот и все.
Слова повисли в воздухе между ними. Майкл протянул руку и сжал плечо брата.
— О'кей, этим все сказано.
Тео ударил кулаком по столу.
— Проклятье, ты не понимаешь!
— Тогда давай уточним. Она отказала тебе, когда ты сделал ей предложение?
— Нет. — У Тео горько опустились уголки рта. — Я не сказал ей этого.
— Не сказал?
— Нет, и хорошо, что не успел… Понимаешь… Я… я застал ее с другим мужчиной.
У Майкла защемило сердце, стало нестерпимо обидно за брата, достойного быть счастливым, ан нет.
— Послушай, если она такая сучка…
Тео схватил Майкла за ворот халата с такой силой, словно перед ним самый настоящий враг.
— Не называй ее так, — процедил он сквозь зубы.
После секундного замешательства они почти одновременно рассмеялись.
— Извини, Тео. — Майкл слегка толкнул брата в плечо. — Это только доказывает, что некоторые вещи не меняются. У тебя так и остался характер вспыльчивого носорога.
— Я же извинился, Майкл. Тебе мало?
— Дело не во мне. Ты просто влюблен, чудак.
— Нет, — покачал головой Тео. — Уже нет.
— Поверь, — сухо возразил Майкл. — У тебя налицо все симптомы. — Он откашлялся. — Ты уверен, что застал ее с каким-то парнем? Иногда одно кажется совсем другим.
— Ага. Примерно то же самое сказала и она.
— А именно?
Тео тяжко вздохнул.
— Сказала, что не будет оправдываться… Вернее так: если я не верю ей, то все равно между нами ничего не получится.
— Правильно!
— Много ты понимаешь… Есть такая порода женщин, от которых можно ожидать чего угодно.
— Как Лиз? — впервые Майкл выразил свое отношение к супруге брата, вложив в интонацию все свое презрение.
— Да!.. Нет… Рената совсем на нее не похожа. Она не испорченная и не вульгарная. Рената не дешевка, пойми! Но она… крутая. Я хочу сказать, что она сильная женщина. Внутренне. И такая красивая… — Тео чуть не застонал в бессильной муке. — Думаю, я спятил.
— Дай-ка мне разобраться, — медленно проговорил Майкл, — Она неиспорченная. Внутренне сильная, гордая… Я прав пока?.. Только не перебивай и дай договорить, хорошо? Ко всему прочему еще и красивая. В целом могу представить, почему ты полюбил как раз такую. Не могу представить другого — почему именно цельной и гордой женщине ты не поверил? Такие обычно не врут.
— Майкл, у тебя теоретически все получается просто, а я говорю тебе, что видел собственными глазами.
— Кроме глаз, у человека, как известно, есть еще и сердце. Ты мучаешься, потому что оно говорит тебе несколько другое.
— Ты что же, предлагаешь мне зажмуриться? — усмехнулся Тео.
— Нет. Вспомни отца. Он смотрел на нас каждый день подозрительно и видел все наши поступки в дурном свете.
— Они иногда такими и были, Майкл, — мои, во всяком случае.
— Неправда! Ты всегда был отличным парнем, только нужно было это понять. Некоторые отцы учат своих сыновей играть в мяч или ловить рыбу, а старик невольно учил нас не верить никому и ничему. Не будь упрямым ослом и лучше послушай свое сердце. Потому что подозрение еще не доказательство, — спокойно закончил Майкл.
Они помолчали, еще налили и выпили, прежде чем Тео глухо сказал:
— Тебе бы она понравилась.
— Рената Бранч?
— Да. Она тоже называла меня упрямым… Точно, ты был бы от нее в восторге! И наверняка решил бы, что она воплощение всего, чего только может желать мужчина…
Повисла долгая тишина.
— А не упустил ли ты свое счастье, старина?
Тео как-то отрешенно взглянул на брата.
— Воз-мож-но…
Майкл печально вздохнул и тихо сказал:
— Тогда вернись к ней. Бери билет и лети обратно.
— Не могу. Она не захочет меня видеть. Она сказала: «Уходи и больше никогда не возвращайся…» А я не знаю, как буду жить, если потеряю ее…
Рената сидела на кухне и пила самый отвратительный на вкус кофе, но не могла ни на кого пожаловаться, ибо готовила его сама. Во рту было горько. На душе тоже.
Хуже всего, что сегодня понедельник и придется идти на студию. Впрочем, в десять можно позвонить Энн, сказать, что прихворнула. Нет, врать не будет, просто скажет, что расклеилась и хочет собраться с мыслями. С какими? В голове пустота. Весь вчерашний день металась по дому, хоть бы прибралась… Сил нет и желания. Ничего не хочется. У-у-у… Хоть вой. Вой бейся головой об стену.
С трудом она заставила себя подняться. Как будто после долгой, тяжелой болезни склонилась, чтобы собрать с полу еще кое-где валявшиеся розы. С отвращением швырнула их в мусорное ведро. Содранную с софы голубую простыню, лежавшую тоже на полу, запихнула в стиральную машину. Туфли-лодочки, платье и прочее рассовала по местам.
Две бессонные ночи оставили на ее лице глубокий след. Под глазами — черно, осунулась, глаза как у помешанной.
У-у-у…
О виновнике своей драмы — Хедли — старалась не думать. «Мавр» сделал свое дело… Но убил ее все-таки не он, а Анджер, тот, с кем пришла к ней любовь… Лучше бы не знать, что это такое! Как нестерпимо больно и нечем дышать, какой бессмысленной кажется жизнь, если твою любовь ждет такой конец…
Восемь часов. Или лучше пойти на студию?
Рената заставила себя принять душ, но на большее ее не хватило — даже не стала искать косметичку.
В гостиной на глаза ей попалась канцелярская папка, где она держала сценарные разработки «Трибуны». Одни нужно прочитать, другие поправить, довести до блеска, по третьим принять окончательное
