сбиться с пути или оступиться; он благополучно добрался до лестницы и еще благополучнее сошел вниз. Прислушавшись минуту и убедясь хорошенько, что точно никто не пробуждался, он вступил в камору, бережно заперев за собою дверь.
- Ну, брат, зевать нечего… живо! Где сундук? - произнес Захар, ощупывая в потемках товарища.
- Под нарой… завсегда там был, - отвечал Гришка, опускаясь наземь.
- Должон, значит, быть и теперича… Тащи… смотри только, не загреми… Что ж ты? - промолвил Захар после минутного напрасного ожидания.
- Что глотку-то дерешь! Дай прежде сыскать; не найду никак, - прошептал Гришка, ползая под нарою.
- Погоди… у меня, никак, вот тут спички были, - торопливо промолвил Захар, роясь в кармане шаровар, - так и есть, тут.
Захар пригнулся к полу; секунду спустя синий огонек сверкнул между его пальцами, разгорелся и осветил узенькие бревенчатые стены, кой-где завешанные одеждой, прицепленной к деревянным гвоздям; кой-где сверкнули хозяйственные орудия, пила, рубанок, топор, державшиеся на стене также помощию деревянных колышков; во всю длину стены, где прорублено было окошко, лепились дощатые нары, намощенные на козла, - осеннее ложе покойного Глеба; из-под нар выглядывали голые ноги приемыша.
- Смотри в оба, не зевай, - вымолвил Захар, просовывая руку с огнем под нару.
- Вижу… здесь, вот он! - шепнул Гриша.
- Шт… тащи… Эх, погасла, варварка! Ну, да ништо: и без огня теперича справимся.
Хриплый шорох по земляному полу возвестил, что сундук тронулся с места.
- Как же быть-то? Ведь у сундука замок, а ключа-то нет, - сказал Гришка, окончательно выдвигая сундук из-под нары.
- Ничего: был бы топор… Заднюю доску у сундука отымем: это все единственно, как есть все на виду окажется; оно и лучше… Ключ, верно, у старухи… Заложим опосля доску-то, на место поставим - она и не догадается. Кажись, тут был где-то топор.
- У двери на гвозде… нашел?
- Тута; на, бери его, а я пока засвечу спичку, - сказал Захар, подавая Гришке топор.
Спичка вспыхнула, и Гришка принялся за дело. Старый, изветшалый задок сундука отошел без больших усилий, но в ту самую минуту, как приемыш наклонил голову к отверстию сундука, Захар, успевший уже разглядеть кое-что на дне, уронил спичку.
- Эх, изменила, окаянная! - прошептал Захар, поспешно прислоняясь плечом к плечу товарища и стараясь показать, что шарит у себя в кармане.
В этом положении Захар мог чувствовать малейшее движение своего приятеля; суетливые движения Захара, который продолжал делать вид, как будто отыскивает спичку, не могли возбудить подозрений Гришки.
- Шут их знает! Не найдешь, да и полно! - повторил Захар, обшаривая между тем свободною рукою сундук. - Должно быть, все… Нет, погоди, - подхватил он, торопливо вынимая два целковых и запрятывая их с необычайным проворством один в карман шаровар, другой за пазуху, из предосторожности, вероятно, чтобы они не звякнули.
Захар, без сомнения, повторил бы свою проделку; но движение Гришки дало знать, что рука его также протягивалась к сундуку.
Спичка мгновенно отыскалась.
- Кошель! - сказал Гришка.
Соколиные глаза Захара жадно устремились на руки товарища, и горящая спичка задрожала между его пальцами при виде раскрытого кожаного кошеля, в котором находилось мелочью и целковыми рублей сто ассигнациями.
- Должно быть, еще есть, - глухо прошептал Захар, сдавливая пальцем огонь.
Но на этот раз хитрость ни к чему не послужила: рука приемыша была уже в сундуке, прежде чем Захар успел протянуть свою собственную.
- Тряпица с деньгами! - вымолвил Гришка голосом, задыхающимся от волнения.
В тряпице, завязанной в несколько узлов, нашлись, к сожалению, одни только заржавленные, старые скобки, задвижки, пуговицы, петли и гвозди, перемешанные, впрочем, с несколькими пятаками. Несмотря на тщательный розыск, в сундуке не нашлось больше ни одного гроша; все сокровища Глеба заключались в кожаном кошеле; то был капитал, скопленный трудолюбивым стариком в продолжение целого десятка лет!
- Ну, ничего! - сказал Захар. - Маленько обманул нас старик, а все хошь недаром сходили: будет, чем покуражиться!.. Пойдем: пора; я чай, ребята ждут, - заключил он и без дальних разговоров быстро вышел в сени.
- Погоди; дай управиться; куда ты? Вместе пойдем, - торопливо шептал Гришка.
- Один не уйду… Уж и струхнул… Эх ты! - грубо отозвался Захар.
Скрип лестницы возвестил, однако ж, Гришке, что товарищ его спешил пробраться на чердак каморы.
Торопливость окончательно овладела тогда Гришкой. Забыв все предосторожности, он кой-как приложил оторванную доску к сундуку, пихнул его под нару, оставил топор на полу и, не захлопнув даже подвижной доски, которой запиралось окошко, выбежал в сени. Он сообразил, однако ж, всю необходимость запереть дверь каморы; сундук, топор, окно - все это можно было привести в порядок завтра, но во что бы то ни стало надо запереть камору; а ключ и замок никак между тем не отыскивались. Шаги Захара совсем умолкли. Гришка был один в сенях: ну что, если жена, старуха или дедушка Кондратий, пробужденные шумом, выбегут вдруг из избы?.. Ему послышалось даже, как словно кто-то ходил по избе. Гришка бросился со всех ног на лестницу, ведшую на чердак. Но едва только закинул он ногу на последнюю ступеньку, дверь в самом деле отворилась.
- Дунюшка? Ты, родная? Ась? - проговорила тетушка Анна.
Затаив дыхание, Гришка висел неподвижно на верхней ступеньке лестницы.
К счастью, ветер, зашумевший в эту минуту передними воротами, привлек внимание старушки: она прошла сени, загремела засовом, который замыкал дверь крыльца, и спустилась на двор.
Миновав чердак и выбравшись затем на кровлю навеса, Гришка дохнул свободнее. Скатываясь наземь, он чуть не сел на шею Захара, который ожидал его, притаясь за плетнем.
- Что ж ты меня оставил? - досадливо сказал приемыш. - Я чуть было не влопался: старуха из избы выходила…
- Кто ж на завалинке-то сидел? - отрывисто возразил Захар. - Стало, жена… Смотри, Жук, она за тобой присматривает.
Но Гришка думал о том только, что дверь каморы настежь отворена. Он готов был в эту минуту отдать половину своих денег, чтобы дверь эта была наглухо забита, заколочена, чтобы вовсе даже не существовала она в сенях.
- Захар, - сказал он, - ведь камора-то не заперта… как быть?.. А?.. Ведь ключ-то я обронил…
- Так что ж?.. Уж ты, брат, и оробел?.. Ах ты, соломенная твоя душа!.. Так что ж, что отворена? Пущай узнают! Рази ты воровать ходил? Твое добро, тебе предоставлено, и не может тебе запретить в этом никто; захотел - взял, вот те все!.. Эх ты, Фалалей, пра, Фалалей!.. Ну, качай! Чего стал!..
Ободренный таким доводом, Гришка надел сапоги и пустился догонять Захара. Он часто останавливался, однако ж, припадал к земле и шикал Захару, который почему-то выступал теперь, не принимая никаких предосторожностей, раз или два принимался даже посвистывать.
Шагах в тридцати от дома Гришка оглянулся назад.
Он явственно расслышал голос жены и старухи; но сколько ни напрягал слух, думая услышать крики, звавшие на помощь, ничего не мог разобрать. Ветер дул с Оки и относил слова двух женщин.
Смелость возвратилась к Гришке не прежде, как когда он очутился в челноке вместе с Захаром. Он начал даже храбриться. На луговом берегу Гришка перестал уже думать о растворенной двери каморы. Приближаясь к комаревской околице, он думал о том только, как бы получше выказать себя перед товарищами.
