Головина рассмеялась, лицо ее помолодело.
— Ну, вот теперь, милый, займешься. Одну поймешь — и всех поймешь…
— А попугаи сдохли, — некстати брякнул Суворов.
«Птичница» махнула рукой:
— Я-то, старая дура, подарила «неразлучников», а он, наш милый, прямо чуть не из-под венца убежал в армию!..
— У меня был краткий отпуск. Я и так просрочил целый месяц.
— Еще бы не просрочить!.. А куклу видел?
— Это вы придумали, Прасковья Тимофеевна?
— Ан нет. Сама она, сама. Я даже пеняла ей. И с тех пор меж нами ровно кошка пробежала. Показаться ей на глаза не смею. А по Наташеньке скучаю. Дочка вся в тебя.
— Как будто так.
— Не «как будто так», — рассердилась Прасковья Тимофеевна, — а вылитая ты! Перо в перо!.. Да! Не пришлось Василию Ивановичу внучку понянчить!..
Суворов молчал.
— Эх, Саша, сердце у тебя нежное, только ты на нем солдатской лямкой мозоли натер.
— Она меня не любит! — неожиданно для самого себя воскликнул Суворов.
Поездка Суворова по имениям отца откладывалась со дня на день. Не то чтобы он откладывал ее нарочно, но и не торопился. Да и хлопоты по утверждению за ним наследства отца задерживали. Дело, само по себе простое и ясное, из-за канцелярской волокиты обращалось в сложное и запутанное: приходилось ходить по нескольку раз в одно и то же место, доказывать очевидное и несомненное. У Суворова не было искусства в подобного рода делах; того, чем владел Василий Иванович в совершенстве, не хватало сменившему его сыну. Суворов мог бы ускорить дело незначительными подачками мелкой канцелярской сошке, но это было ему противно. Он мог бы обратиться к помощи влиятельных друзей покойного отца или пустить в ход свои новые связи, приобретенные женитьбой на княжне Прозоровской, но этого-то он избегал больше всего. Пойти и поклониться тестю сначала мешала Суворову застенчивая гордость. А старик Прозоровский, сбыв с рук дочь и подарив зятю нагайку, уехал осенью в подмосковную и предался любимому занятию — псовой охоте. Скакать по полям на коне старик уже не мог, охота, по бедности, у него была плохая, он все же ездил в поле на бегунках, кричал, увидя зайца, и приказывал кучеру гнать дрожки по кочкам, заходясь в охотничьем азарте. На замерзших кочках вспаханного пара ему и «выбило душу». Однажды старого князя привезли с охоты домой без памяти; теперь он лежал в усадьбе, разбитый параличом, и медленно поправлялся.
Варвара Ивановна отнеслась к несчастью отца безучастно — она вся погрузилась в заботы о «маленькой». После разговора с Головиной Суворов старался открыто выражать свою нежность к ребенку. Сидя за бумагами, счетами и планами, он часто забывал про свои дела, прислушиваясь к тому, что делалось в спальной. Варвара Ивановна возилась с дочерью, все время с ней разговаривая.
А в горке со свадебными подарками сидела кукла с исступленно глупым ясным взглядом неподвижных глаз и «родовой прозоровской» плеткой в руке…
Суворов с циркулем в руке прислушивается. Затем начинает прикидывать по плану своего имения в Костюше (во Владимирском наместничестве), нельзя ли там уничтожить чересполосицу, выкупив у соседа землю, клином вошедшую в суворовские пашни. Надо бы съездить туда, посмотреть своими глазами, какие там угодья. Зеленые барашки на плане означают лес или луга с кустами; синие черточки — болото; а может, это заболоченный луг и можно его осушить?..
Разлад
В молодости Суворов немало помогал Василию Ивановичу в его деревенских делах да и сам рос в деревне, так что сельское хозяйство не являлось для него невидалью. Имения, полученные им в наследство, считались «благоустроенными». Кроме имений, Суворов получил от отца порядочную сумму денег да и сам за двадцать пять лет военной службы успел немало сберечь.
Скромность житейских привычек суворовской семьи вначале объяснялась бедностью, а там превратилась в привычку и укрепилась заботой и тревогой за будущее семьи и рода. Александр Васильевич далеко превзошел отца спартанской суровостью привычек. За двадцать пять лет военной службы Александр Васильевич не получил от отца и сотни рублей и все-таки успел сберечь примерно столько же денег, сколько скопил за всю жизнь отец.
Сложив свои деньги и деньги отца да прибавив пять тысяч приданого, Александр Васильевич мог распорядиться довольно крупной суммой. Но как распорядиться, какое дать ей применение? И Суворов снова обратился мыслями к жене…
Дверь в спальную плотно затворена. Наташа, утомленная разговорами с матерью, наверное, спит. А мать? Может быть, убаюкав дочь, она тихо плачет и говорит себе, что, выйдя замуж за «старика», «сгубила молодость»?.. Пойти к ней, поговорить?.. Или позвать ее и спросить совета:
«Вот, Варя, мы располагаем такими деньгами… Тут и приданое твое. Как нам поступить?»
Хорошо, если она ответит:
«Я же говорила, нам надо переезжать в Петербург. Еще не поздно…»
«Да ведь на эти деньги дворец в Петербурге не построишь и не купишь…»
«Попроси у царицы. Мало ли там пустует дворцов…»
Можно и так поступить с женой. Позвать и сказать:
«Вот твое приданое. К нему я прибавляю еще пять тысяч… Делай с деньгами, что знаешь, они все твои».
Она, наверно, надменно ответит:
«Мне твоих денег не надо».
Или:
«Эти деньги не мои, а Наташи»…
От отца генерал-майор Суворов получил в наследство около трех тысяч душ крестьян.
Устроив дела наследства, выделив замужним сестрам их доли, Суворов объездил все поместья, кроме далеких от Москвы — новгородских, уничтожил там, где еще были ее остатки, барщину, заменив ее ярмо оброком, прогнал вороватых управителей и старост, притеснявших и разорявших крестьян.
…В начале крестьянской войны Екатерина вызвала Потемкина из действующей против турок армии и поручила ему общее руководство борьбой против Пугачева.
В следующем, 1774 году Потемким был назначен вице-президентом Военной коллегии. В 1776 году Потемкин получил назначение генерал-губернатором, а затем наместником губерний Астраханской, Азовской и Новороссийской. Перед ним были поставлены две задачи: усмирить казачью вольницу и степных кочевников и обеспечить безопасность всей южной границы от покушений со стороны Турции, для чего в первую очередь необходимо было прочно закрепить за Россией Крым.
В ноябре 1776 года Суворов получил командировку «к полкам Московской дивизии», входившим в корпус Прозоровского, свойственника Александра Васильевича по жене.
Предстояла новая разлука с семьей. Суворов предложил Варваре Ивановне ехать с ним в Крым. Она удивилась:
— Ведь там ждут войны! Странное дело — боялся ребенка простудить по дороге из Москвы в Петербург, а теперь хочет везти под пули!
Он сказал, что ему не хочется расставаться с семьей. Войны в близкое время не будет.
— А крымская лихорадка?
— Мы поселимся там, где ее нет…
Варвара Ивановна не сдавалась. Порешили на том, что они с Наташей поедут под Полтаву (где у Прозоровских находилось родовое имение) и поселятся в Опошне. Там будет хорошо для Наташи. Ей нужно солнце, тепло, приволье. От Крыма до Опошни вчетверо ближе, чем до Москвы, и отцу будет легче, получив отпуск, повидаться с дочкой…
В Крыму Суворову, из-за болезни генерал-аншефа Прозоровского, пришлось принять в командование весь корпус. Турецкий флот не появлялся у крымских берегов. Крымские татары держались спокойно. Поведение крымского хана Шагин-Гирея также пока не внушало опасений. Суворов томился бездействием. Малярия в жарком климате вернулась и снова его мучила.
Только летом 1777 года Суворов вырвался на побывку и приехал в Опошню. Варвара Ивановна встретила его холодно. Наташа не узнала отца. Отчужденность супругов стала увеличиваться из года в год.
Александр Васильевич неоднократно пытался примириться с женою. Иногда это ему удавалось, но ненадолго. В апреле 1784 года у Суворовых родился сын, названный, по желанию матери, Аркадием. Вскоре после этого между супругами вновь наступил разлад. Примирить их было некому: Прасковья Тимофеевна умерла. Разрыв стал неизбежен.
Они разошлись, поделив детей: Аркадий достался матери, Наташа — отцу. Он отдал ее на воспитание в Смольный институт, а сам отправился в деревню к тестю, где тот влачил жалкие дни в ожидании второго удара, и заставил его принять обратно приданое Варвары Ивановны. Возвратил он старику и его свадебный подарок — «прозоровскую родовую».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
