году мне надо было менять фотографию на паспорте – поменял с помощью Бориса Витальевича без проблем. В общем, всё срослось, и я продолжал жить со своими старыми паспортными данными.
Сложнее было с родственникам: младшей сестрой, дядями, тётями и самыми беспощадными в своей любви людьми – родителями. Это и есть то главное, что вызвало наибольшие проблемы в моём возвращении в своё время. Мы с Борисом Витальевичем голову сломали, как объяснить им моё преждевременное, мгновенное старение. Рассказать, что у меня такая редкая болезнь преждевременного старения – значит, напугать до полусмерти. Рассказать правду – не поверят. В конце концов решились на второе: деваться было некуда. После ряда тяжёлых разговоров с привлечением Бориса Витальевича и специалистов по аномальным явлениям родители со скрипом что-то приняли. Понятно, что у них уже есть взрослая внучка, которая старше их младшей дочери, я не сказал, оставил на потом. Но и того, что они узнали, было более чем достаточно: сказать, что это был шок – значит, ничего не сказать. Шутка ли – я стал всего лишь на два года моложе собственной мамы. В общем, обратно в своё время приходилось буквально втискиваться, травмируя при этом самых близких и родных людей. Н-да, прогулялся вечерком по Питеру!
Лишь через несколько тяжёлых лет вздохов, полуфраз и недомолвок родители кое-как привыкли к своему внезапно повзрослевшему сыну, но принять взрослую внучку душевных сил у них просто не было, и родители поступили с этой проблемой так, как люди обычно поступают с проблемами, которые не могут решить, – не думали о ней.
Ладно, тяжело всё это. А наша с Галей новая счастливая жизнь продолжалась. Люба в 98-м вышла замуж; вроде удачно, родила пацана. Мы же с Галей старались не терять форму и, кроме дачи в Подмосковье, раз в году, состыковав отпуска, выбирались по старой памяти в какую-нибудь деревню. Как мало их осталось, жилых деревень!
Потом начались потери. В 2004 году умер наш ангел-хранитель Борис Витальевич. Возможно, ангелом он и не был, но хранителем – точно. А в сентябре 2007 от меня ушла Галя: быстро и легко, как растворилась в зелёном тумане.
У меня странное ощущение: словно бы она не умерла, а перешла в другое время, где терпеливо, как уже делала это двадцать лет, ждёт меня. Да, но на этот раз мы в почти равных условиях: и я жду встречи с ней тоже. Так что держит меня здесь, в этом времени, которого я и моложе и старше на двадцать лет? Только странная необходимость жить. Не ради дочки, не ради внука, а только потому, что так надо. Кому надо? Странная штука – жизнь: то с кем-то впервые встречаешься, то с кем-то навсегда расстаёшься. А может, и встречаешься не впервые, и расстаёшься – не навсегда.
Владимир Сергеевич замолчал, как всегда, устремив взгляд в исчезающий во тьме противоположный берег. Потом, тяжело вздохнув, продолжил.
– Я, конечно, иногда волей-неволей встречался с людьми и из моего прошлого в этом времени и из моего прошлого в прошлом. Все встречи были очень тяжёлыми. Вот, например, ещё при жизни Гали ко мне подошла на улице странно знакомая пожилая женщина и спросила:
– Простите, вы, случайно, не родственник Владимира Сергеевича Емельянова?
Я насторожился и тут же узнал женщину: это была учительница биологии из той школы, в которой я сам когда-то преподавал. Конечно, я соврал, что никакой я не родственник.
– Тогда извините, – сказала женщина, – но вы очень похожи на работавшего когда-то в нашей школе преподавателя труда. Он пропал без вести двадцать семь лет назад: ушёл вечером в магазин – и не вернулся. Грустно, правда?
Я не мог не согласиться, что это действительно очень грустно.
А два месяца назад меня по службе занесло на Пречистенку. И я буквально нос к носу столкнулся с человеком, лицо которого невозможно забыть, – с Лохматым. Он сосредоточенно, целеустремлённо шёл по улице, не обращая внимания на прохожих. Признаться, меня как током ударило: лето! 2009 – 40 = 1969. Он шёл в прошлое, шёл ко мне! Я последовал за ним. И правда: Лохматый дошёл до дома №16/2, остановился, решительным, злым взглядом смерил дом и шагнул к подъезду. Разумеется, мне и в голову не пришло его останавливать. Когда Лохматый исчез в подъезде, из моих ног, казалось, вынули кости – так они ослабли. Я вдруг явственно почувствовал, какая она зыбкая, связь между временами: вот Лохматый здесь, через мгновение окажется в прошлом, а ещё через двое суток встретится со мной, молодым и счастливым, в далёком 1969 году. И странно, каким этот далёкий 1969 года показался мне тогда близким.
Владимир Сергеевич потёр виски и извиняющимся тоном сказал:
– Извините, заболтал я вас, пора и собираться.
Я понял, что сейчас самое неподходящее время для вопросов: банкир явно находился не здесь, а витал в других, понятных ему одному мирах.
Мы молча собрали снасти и, скомкано попрощавшись, разошлись.
Признаться, я был ошарашен концовкой – или не концовкой? – истории банкира и, вернувшись домой, понял то, с чего начал свои воспоминания о встречах с Владимиром Сергеевичем: цени своё время, потому как своё время, оно потому и своё, что ты в нём свой. А с чужого – с денег ли, со времени ли – не наживёшься. Чужое – угли на голову. Кто же в результате путешествий во времени оказался счастливее? Явно не Курбатов, не Ремизов, не Лохматый и не Ярославец. Только – и то с натяжкой – Владимир и Галина, но они-то попали во временные переплёты не по своей воле, оставив, тем не менее, после себя кучу разбитых судеб своих родственников.
Когда я засыпал, в предсонной дрёме Время казалось мне живым существом, добрым, но чрезвычайно требовательным к соблюдению предоставленной ему власти над событиями.
ДОМ ОТДЫХА
Мне довелось порыбачить в компании Владимира Сергеевича ещё пару недель. Он больше не рассказывал о своих приключениях, только иногда, всегда неожиданно, вдруг, усмехнувшись, вспоминал какую-нибудь забавную историю из своей жизни в прошлом, после чего сгонял улыбку с лица и надолго замолкал, сосредоточенно глядя в так манящий его противоположный берег. В свою очередь, я иногда, когда Владимир Сергеевич был в настроении слушать, рассказывал ему байки из своей армейской жизни, которую банкир почти не знал. В конце августа, сматывая удочки после очередной неудачной рыбалки, я сказал ему, что уезжаю по путёвке в наш ведомственный санаторий, на юга.
– Что ж, – улыбнулся Владимир Сергеевич, – значит, это была наша последняя рыбалка. Хорошо вам отдохнуть. И у меня, кстати, отпуск тоже заканчивается.
– Ну, так, значит, до весны? – спросил я.
– До весны, – кивнул Владимир Сергеевич. – Вот, кстати (он протянул мне свою визитку), мой адрес на Большой Филёвской, заходите, как вернётесь с курорта, поболтаем. Удачи!
– До встречи! – ответил я и, спрятав визитку, пообещал непременно зайти, хотя фраза 'поболтаем' из уст молчуна-банкира показалась мне несколько странной.
В санатории моим соседом по номеру оказался отставной полковник, разумеется, ракетчик, – крепкий, упитанный мужик под шестьдесят. Звали его Пётр Васильевич Подрезов.
Вечером мы, разумеется, выпили коньячку за знакомство, поболтали ни о чём и, как водится, поругали родное министерство. Вдруг – совершенно неожиданно – полковник спросил:
– Как вы относитесь к паранормальным явлениям?
Меня передёрнуло. После общения с банкиром я, так и не прочитав до конца, сдал в библиотеку все книги на тему хронопутешествий и прочих загадок бытия: читать физико-математические умствования теоретиков хронопутешествий после рассказов человека, на своей шкуре узнавшего, что почём у Времени, мне казалось кощунственным.
– Да не интересовался как-то, – соврал я и выпил ещё рюмку.
– А зря, – не обращая внимания на выпивку, увлечённо продолжил полковник. – Знаете, это очень интересно.
Деваться было некуда, и я начал проявлять вялый, положенный из вежливости интерес: всё равно – жить мне с Петром Васильевичем ещё битых двадцать дней, придётся терпеть.
И полковник завёлся: добрых полчаса он читал мне лекцию о парадоксах времени и пространства. Некоторые рассказы, прочитанные недавно, мне пришлось выслушать заново, но были и совершенно не знакомые. Особенно, по пьяной лавочке, мне почему-то запала история про человека, который забрёл в незнакомый переулок и очутился вместо родной Европы в Африке, откуда потом долго не мог выбраться. А
