— Я очень ценю ваше доброе расположение. А что, разве Руднев, Александр Вениаминович, уходит на пенсию? — обратился он к директору.
— О чем речь? На одиннадцатом отстают с монтажом. И какая-то неразбериха. Здесь честь треста и план. Это ваш профиль. Поезжайте, разберитесь.
— Но почему я? У нас своей работы невпроворот.
Вновь заговорил «шестнадцатый»:
— Владимир Сергеевич, вам доверяют, вы у нас — растущий, вы должны гордиться.
— Да, я горжусь, — Новиков перевел дыхание. — Значит, мне?
— Да, вы уж постарайтесь, Владимир Сергеевич. — Шеф уже не улыбался.
— Постараюсь. Раз надо, значит, надо. Таков наш девиз, — и Новиков улыбнулся.
— Организационные вопросы, — шеф кивнул в сторону Круглова, — с Юрием Андреевичем.
— Ясно. — Новиков встал. Еще раз улыбнулся. Всем. «Шестнадцатому» отдельно. — Что это вы так с фээргэшниками нацеловывались? Ведь там, в делегации, все старшее поколение, наверняка в войне участвовали. А вы с ними так задушевно, по-русски.
Вмешался шеф. Он, конечно, дорожил «шестнадцатым».
— Война была давно, сейчас новая политика: мы торгуем, сотрудничаем.
— Да, я читаю газеты, а зачем целоваться? Может, презент подарили, они это умеют за счет фирмы, а поцелуи-то от сердца, трест не оплачивает.
— Мы знаем, Владимир Сергеевич, что вы пережили блокаду, что у вас погибли близкие, что вы выросли в детдоме, мы знаем ваши биографические данные. Все! — Голос его был ровный и спокойный. — Относительно меня вы можете не беспокоиться.
— За вас я не беспокоюсь, — Новиков уже понял, что сорвался и что проиграл.
— Хорошо, — сказал шеф. — Значит, договорились.
— Всего доброго. — Новикову еще хватило сил улыбнуться, но он уже знал, что улыбка вымученная. Он шагнул к двери и вышел из кабинета.
В коридоре его нагнал Круглов. Поравнялся. Заговорил так, между прочим, не поймешь, то ли друг, то ли знакомый.
— Зря ты с ним. Ничего ж не добился. А у него связи. Зачем тебе это нужно? Ты знаешь, что там, на одиннадцатом?
— Догадываюсь.
— Я тебе ничего не говорил. Они тебя засыпать хотят. Но я тебе ничего не говорил. Хорошо ты ему… — И он мелко засмеялся.
— Ты не говорил, я не слышал. А ты с кем?
— Мы с тобой вместе учились. Смотри сам. — Он прибавил шаг и ушел вперед.
Он стоял в стороне, поглядывая, как выходят студенты. Время катилось, и он нервничал.
Он зашел в телефонную будку. Набрал номер.
— Алло, Иштван. Сервус!
Прогрохотал автобус, и он захлопнул дверцу кабины.
Опять он ждал. Опять шли студенты, молодые, веселые, беззаботные, а Тани все не было.
Он позвонил жене.
— Здравствуй, милый. Нет, не на работе. Оформляюсь. В командировку. В Сибирь… Как Никитка? Врач был?.. Ты только не нервничай… — Тут он увидел Таню.
Она шла с подругами, с сокурсниками, все молодые, и какой-то парень догнал их, хлопнул ее по плечу и что-то сказал, и все они рассмеялись. И Новиков вдруг почувствовал, как они молоды.
— Да, — сказал он хрипло в трубку. — Хорошо. Я тебя целую! Постараюсь быть раньше.
Он вышел из кабины. Закурил. Пальцы его мелко дрожали.
Он догнал ее, когда она осталась одна, без подруг, и шла среди московских пешеходов. Он поравнялся с нею и сказал тихо:
— Здравствуй.
Она посмотрела на него и вся засветилась и даже не могла сказать «здравствуй», а только кивнула головой.
— Слушай, — сказал он, — я очень тороплюсь. Через два дня я уезжаю на неделю в Сибирь.
— Так надолго?
Он был благодарен ей за это. Он вдруг сказал неожиданно для себя:
— Поедешь со мной?
— А можно?
— А что у тебя с сессией?
— Бог с ней, с сессией…
У него пересохло во рту. Отступать было нельзя.
— Поедешь?
— Конечно, Володя.
— У тебя не будет неприятностей на факультете?
Она тихо засмеялась.
— Зато мы будем неделю вместе.
— Я беспокоюсь.
— Ну что ты. — И она взяла его за руку.
Он вздрогнул: могли увидеть, и ни к чему были все эти эмоции.
— Ты вечером у подруги?
— Да. — И хотела спросить: «Ты приедешь?», но только посмотрела.
— Я заскочу. — Он уже злился, уже торопился.
И она опять нежно сказала:
— Когда хочешь, милый. Я буду ждать весь вечер.
Он не поцеловал, не тронул даже за плечо, сказал на ходу:
— Я пошел, ладно?
И опять она нежно и тихо, одними губами, и эта умиленность среди толпы прохожих его раздражала.
— Я целую тебя, — сказала она.
— Я тебя тоже, — выговорил он.
И поспешил в сторону и не мог долго успокоиться от этой нежности посреди мостовой, среди посторонних людей.
Юные романтики с гитарами складно и весело пели о мужестве, пригибаясь перед микрофонами. Девушки были в мужских белых рубашках с длинным вырезом и в коротких кожаных юбках с широкими поясами, длинные волосы от висков завивались кольцами на щеки. Парни были в свитерах и с гитарами и все время браво улыбались.
Новиков слушал их, смотрел, как перебирают ногами девушки, ноги были не особенно хороши, рядовые ноги, и на праздничном концерте в таких коротких юбках выступать было нельзя.
— Вот та девочка справа — ничего. Я не про голос.
