— Ненадолго. — Я мучительно раздумывал, кто из хирда оказался так болтлив, что поведал норвежцу о моих родовых землях.
— Значит, у тебя в Свее ничего не осталось?
— Осталось. Свейнхильд взяла землю только на три года. Право одаля [98] — мое, — возразил я.
— На три, на шесть… — Хакон нетерпеливо притопнул ногой. — Какая разница? Мне нужны верные люди, а тебе нужны деньги на корабли. Я предлагаю тебе и твоему хирду землю и достойное содержание.
Ярл был прав, и мне не помешала бы усадьба в Норвегии. На время походов можно было бы оставить в ней управляющего или отдать в лен какому-нибудь бонду…
— Я подарю тебе свою усадьбу на севере и пожалую вейцлу[99] со всех моих северных земель, — закончил Хакон.
Я вскочил. Дар был очень щедрым. Невероятно щедрым. Но чтоб взять землю ярла, мне придется принести ему клятву верности. Стоит ли это моей свободы? И что решит хирд?
— Я хочу подумать, ярл. Он встал:
— Думай два дня, а потом скажешь о своем решении и мы отправимся на Фростатинг.
В тот же день я рассказал о предложении Хакона хирду.
— Говорят, на севере у Хакона большая усадьба и вейцла с четверти северных угодий очень велика, — почесывая подбородок, заявил Скол. — Предложение ярла заманчиво, но что скажут северные бонды и Торир Олень? Его владения занимают почти половину северных земель. Да и на остальное он давно положил глаз.
— А какое нам дело до Торира? — возразил Фро-ди. — Нравится ему или нет, но он не станет оспаривать приказ ярла.
— Оспаривать-то, может, и не станет, но и жизни не даст, — упрямо бормотал Скол.
— Зато мы будем под защитой Хакона. Я — «за», — наконец решил Фроди и уселся на землю.
— И на хорошем содержании. Большое войско берет больше добычи… Я тоже не против, — неожиданно уступил Скол.
— Сможем зимовать с людьми ярла…
— И будет где завести семью… Один за другим хирдманны опускались на землю. Последнее слово оставалось за мной.
— Хорошо, мы возьмем предложенное! — сказал я. Перед отъездом на Фростатинг Хакон услышал о. нашем решении. Он уже готовился выехать. Лошади детерпеливо фыркали и мяли копытами землю.
— Тогда ты должен быть на тинге, — выслушав мой ответ, заявил ярл.
Все слышавший Карк подвел ко мне рыжего в подпалах жеребца и моргнул безбровыми веками:
— Удачи тебе, хевдинг!
Ехали мы недолго. Фростатинг собирался недалеко от Нидароса, за полями, возле большой ясеневой рощи-Заранее обнесенная веревками площадка для тридцати шести самых могущественных бондов — «лагрета» — пустовала, зато вокруг нее толпилось множество людей со всей средней и северной Норвегии. У южан был свой тинг.
Подъезжая, Хакон подтолкнул меня кулаком в бок и указал глазами на высокого седого старца в перевязанном веревкой плаще и красной шапке.
— Это Эцур Законоговоритель[100], — сказал Хакон. Я слышал об Эцуре. Старик хранил законы Фроста-тинга и считался одним из самых мудрых и уважаемых мужей страны. Однако в толпе он выделялся лишь высоким ростом, невероятной худобой и надменным выражением лица. Похоже, если этот человек что либо изрекал, то никогда не сомневался в собственной правоте.
Мы соскочили с лошадей, отвели их к дальним деревьям и двинулись к собранию. Немного не дойдя, Хакон остановился.
— Жди здесь, — приказал он и в сопровождении своих воинов нырнул в толпу. Маленький рост ярла не позволял мне видеть его, но, судя по приветственным возгласам, он успешно продвигался к законогово- рителю.
— Что ты тут забыл, Волк?
Я оглянулся. С тонконогой пегой кобылки слезал Торир Олень, тот самый северянин, которому могло не понравиться решение ярла. На груди воина поблескивали золоченные бляшки, а его конопатое лицо светилось довольством.
— Я пришел с Хаконом.
— А-а-а… — Торир потерял ко мне всякий интерес бросил поводья и кому-то помахал. Его узнали, окликнули, и спустя мгновение великан скрылся в гомонящей толпе.
А потом вдруг все стихло. Известные бонды чинно прошествовали на отгороженное веревками место и уселись на скамьи. Рядом с лагретой встал Эцур.
— Все ли получившие приглашение прибыли? — громко спросил он.
Зазвенело железо, и блестящие клинки взмыли над головами собравшихся. Поднятие оружия на тинге означало «да». Эцур удовлетворенно кивнул:
— Все ли прибывшие получили возмещение за хлопоты и плату за обратный путь[101]?
Мечи опять поднялись. Потом Эцур поинтересовался, все ли знают, почему Фростатинг был перенесен на конец лета, а не знавшим объяснил, что задержка связана с просьбой ярла Хакона. Поведав об этом, он широко повел рукой в сторону и Хакон вышел вперед. Он волновался и неуверенно щурился.
— Я хотел изменить введенные подати, поскольку слышал, что многие из вас стали богаче, чем прежде, а других постигло несчастье, — начал он и в ответ на недовольный гул толпы поднял руку. — Я просил отложить тинг из-за последних. Все вы знаете, что случилось в Согне. Синезубый сжег наши усадьбы! Я спрашиваю: неужели он не взял всего, что ему причиталось с нашей земли?
Ответом послужила тишина. Бонды удивленно переглядывались и явно не понимали, к чему клонит ярл.
— Я спрашиваю: разве теперь мы должны платить подати Синезубому?! — все громче вопрошал Хакон. — Разве он уже не забрал того, что ему причиталось?
Последние слова Хакона потонули в восторженном та? вое. Бонды наконец-то поняли его мысль и теперь, поворачиваясь друг к другу, размахивали руками и обсуждали его предложение. Кто-то не желал платить и кричал о праве родовой земли, кто-то возмущался наглостью Синезубого, а кто-то боялся его мести. Эцур поднял руку, ц гомон стих.
— Отныне я не буду платить конунгу датчан никаких податей! — пронзительно выкрикнул Хакон.
Он умел убеждать. Да и трудно ли убедить тех, кто уже успел возненавидеть Синезубого? Первыми в знак согласия с Хаконом подняли оружие бонды с Согна, за ними — Треннелага. Постепенно к ним присоединились и остальные.
— А ты чего стоишь? — толкнул меня в бок один из случайных соседей, незнакомый русобородый бонд.
— Не мне решать ваши дела, — коротко ответил я. Бонд недовольно сморгнул:
— Тогда что ты тут делаешь?
— Пришел с Хаконом.
— С Хаконом? — Глаза спрашивающего округлились. Он фыркнул и повернулся в сторону лагреты:— Что делает тут этот человек?! Он же из Свей!
Все уставились на меня. Сотни, нет, тысячи ощупывающих, внимательных глаз.
— Хаки Волк! — узнал кто-то.
— Хаки сын Белоголового! Хаки-берсерк! — понеслось по толпе. Бонды отхлынули, будто опасались, что я выдерну меч и примусь кромсать их дрожащие, жирные туши.
— Что он тут делает?! Или отныне это твой человек, Хакон?! — зазвучали недовольные крики.
Ярл утер со лба капли пота. Он боялся бондов ничуть не меньше, чем бонды — меня.
— Он станет моим человеком, — наконец решился он. — Я отдаю ему свою усадьбу на севере и право вейцлы с четверти северных земель.
— Что?!!
