– Ежели почуешь неладное, кликни погромче – прибежим тут же. Да огонь разведи – я волков чую. Хотя летом они для человека не опасные…
– Ладно, – отмахнулся я небрежно да попросил: – Худо на сердце что-то. Пригляди за Славеном…
Он ухмыльнулся, забросил мешок на спину и зашагал следом за остальными.
А я остался. Спины родичей взором печальным проводил, в теплую шкуру дорожную потеплее укутался и, огня не разводя, у самого берега уселся – за Горелым наблюдать, беду подстерегать.
Фигурки человечьи, в рубахах светлых, на выжженной земле хорошо видны были – неспешно двигались пятнами белыми, будто облака по небу вечернему. Провела их Миланья в самую середку печища. Темнота вечерняя сумраком укутала их ненадолго, а затем вспыхнул ярко костер, озарил берег мертвый и людей, на нем притулившихся. Хотелось подойти к ним, но вспоминал о службе своей добровольной – останавливался.
Чтоб отвлечься и обогреться немного, принялся по берегу взад-вперед выхаживать да припоминать все, что о здешних местах слышать доводилось, – сказы старинные, были, на небыль похожие… Немногое вспомнить довелось, а покуда вспоминал, надвинулась ночь, прикрыла землю усталую темным пологом. Луна тихонько из-за облачной пелены выползла, нарисовала на озерной глади чистую, ясную дорогу. Протянулась полоса светлая от меня до самого костра, возле которого тени людские скучились. Встать бы мне на нее да пойти по воде, будто посуху. А почему нет? Говорят же, что ведома знахарям трава редкая, коей можно ноги натереть да через море перейти, не замочившись…
– Глупости…
Сам сказал иль зазвенел из глуби озерной голос нежный и манящий? Может, Берегиня-краса со мной речи повела?
Хороша ночь для видений призрачных. Верно, в темноте ее и живет мир загадочный, заветный, лишь детям да мечтам доступный?
– Как приятно…
Вспыхнула дорожка лунная голубым огнем, расплескалась бликами по всему озеру, озарила темноту водную. Повлекло взгляд к огням, по воде танцующим, причудился в плеске озерном голос девичий. Да явно так, что спросил шепотом:
– Кто здесь?
– Я..
Чудны огоньки ночные, даже корягу, из омута торчащую, в живое создание превратили.
А коли поверить им и увидеть вместо палки гнилой девушку прекрасную, по колени в воду спустившуюся? Да нет, не девушку – звезду небесную, ненароком в озеро упавшую. А может, это и впрямь – она? Лишь она так хрупка да нежна быть может, лишь у нее глаза моей болью светятся и все мои страхи прочь гонят…
– Как приятно, – зашептала она, – разговаривать с кем-то из вашего мира. Почти все разучились разговаривать.
Сломанным бутоном склонилось к тонкой шее бледное лицо, заструились по воде волосы, с лунным светом схожие.
– Теперь девушки только поют. Поют… Мерещился мне стан тонкий в озерном мерцании, слышался голос тихий в водяном плеске…
– Кто ты?
Зачем спрашивал я у звезды имя? Зачем у мечты его выпытывал? Неужто мало было глядеть на нее, видеть руки белые, к округлой груди прижатые, глаза печальные, губы нежные? Приоткрылись они удивленно, но я уж сам опомнился, перебил, испугавшись, что ускользнет видение волшебное:
– Нет! Не говори! Не надо!
Улыбка тронула ее губы, заплескалась в чистой озерной синеве.
– Теперь мне будет с кем разговаривать. Ты ведь пойдешь со мной, правда? Ты не оставишь меня?
– Я не могу…
– Как жаль… – По щеке ее то ли слеза скатилась, то ли капля воды озерной. А может, рыба серебристая в лунном свете по воде хвостом легким плеснула?
Видел ли я мечты свои в ворожбе ночной, иль наяву стояла у берега, осокой заросшего, красавица Берегиня?
– Чего тебе жаль, дитя?
Разве о том хотел спрашивать ее? Да и хотел ли спрашивать? У грезы не спрашивают – наслаждаются мигом каждым, который она подарить соблаговолит…
– Дитя?! – Рассыпались по воде крупинки смеха, подернули гладь озерную мелкой рябью, но через мгновение успокоилась вода, вновь загрустила-запечалилась, тоску мира всего на себя приняв. – Ты любишь меня, не правда ли?
Люблю?! Нет, не любил я ее – жил ею, дышал ее. Как любить ту, что сам создал, ту, с кем во сне даже не расставался, ту, что с рождения самого внутри меня незримо жила и вдруг вырвалась на свободу, облеклась в кокон света лунного, заговорила плеском волн озерных?
– Нет! – воскликнул пылко. – Не люблю… То есть…
И осекся, понимая, что сказал не то совсем и не так…
Она опять улыбнулась – заплясали по лунной дорожке золотые искры, засияли, празднуя радость нежданную.
– Ты не похож на других. Ты прекрасен. Я вижу внутри тебя свет. Ты далек от земли, как и я…
– А что ты видишь в других?
Дрогнуло озеро, затянулось тьмой непроглядной, застонало, дрожа под ветром.
– Кровь… Скоро будет много крови… Ратмир голоден и болен, а Уцелевшая любит его. Нет, я не хочу смотреть на них! Я хочу говорить с тобой. Ах, если бы ты остался со мной в тишине, покое и красоте! Сколько чудес я могла бы тебе показать, сколько дивных историй…
Воодушевляясь, заскользило серебристое тело по воде, засияло в плавном, невыразимо легком танце. Запела моя душа, неслышной музыке вторя, потянулись вперед руки, тело поплыло над землей, все ближе и ближе к сияющему счастью…
Хрустнуло что-то за моей спиной, сбросило с высот неземных.
Ветка? Откуда здесь ветка?! Я оглянулся, ничего не помня и не понимая… Чего я ждал на этом берегу? Почему один был? Темнота глядела бельмами слепыми, усмехалась беззубым ртом. Берегиня! Моя Берегиня! Она пропала! Я резко обернулся к воде. Берегиня не ушла. Стояла, обхватив голову тонкими руками, стонала, едва слышно:
– Уходи… Уходи сейчас! Скоро придет Ратмир… Уходи…
Кто это – Ратмир?! Муж?! Хозяин?! Да кто бы ни был он, разве мог я оставить ее одну, такую несчастную, такую печальную?
Протянул к затухающему свету руки, хотел крикнуть, но лишь шепнул тихо:
– Я не могу уйти!
Она склонила голову, словно прислушалась к чему-то далекому, а потом потянулась ко мне, побежала по воде огоньками слепящими:
– Ты не успеешь уйти… Уже не успеешь…
Синие глаза широко раскрылись мне навстречу, прохладные ласковые ладони коснулись лица, нежный голос запел, проникая в самое сердце и даря ему долгожданный покой.
– Хитрец!!! – грубый крик вторгся в мой сон, нарушая его волшебство.
Кто посмел?! Гнев выхватил меня из бесплотных объятий, заставил вслушаться. Показались голоса знакомыми… Славен?!
Взгляд метнулся к Горелому. Мерцал по-прежнему костер, узнавались в его бликах человеческие тени, белели пятнами знакомые лица, в мою сторону глядя…
Славен! Мальчик мой! Забыл про него, на воду серебрящуюся засмотревшись, и про беду, что недавно чуял, забыл!
Я рванулся к берегу и лишь тогда ощутил у самой шеи холод воды. Когда вошел я в озеро за Берегиней призрачной? Как не почуял того? – Не ходи туда…
Она стояла в лунном шелковом летнике, сияла светом неземным… Нет, не заманивала она меня – сам к
