– Константин!
Я хотела уж объяснить все, но тот сам открыл глаза:
– Где я?
Чужак засмеялся. Непривычно было видеть его с открытым лицом и в богатой княжеской одежде. И Васса смотрела на него, будто на диво какое.
– Ох, верно я кольчужку поддел… – потирая ушибленное кинжалом место, закряхтел Константин. У меня тяжесть спала с сердца – живой, не ранен даже…
Чужак возился уже с оковами Медведя. Едва снял их и попал в грубые объятия охотника:
– Чужак! Где ж ты был-то?
– Чужак… – удивленно прошептала Васса.
– Ох, долго объяснять… – Лис потер освобожденные запястья. – Но это точно Чужак. Только он в последний момент появиться может да от смерти уберечь. Ему это дело привычно…
– Княжич… – Светозар, пробившись сквозь очумело глядящих на девушку в белом воев, склонился перед Чужаком. – Я ждал.
Кроме него, никто и не поклонился Княжичу. Заворожила всех посланница Магуры. Теперь я уж не сомневалась, что девушка – лишь жрица ее – не она сама. Издавна известно – боги лишь избранным являются, а здесь уж всяко не избранные собрались… Жрица отыскала средь воев склоненного до земли Темного, заговорила:
– Встань, Ядун!
Тот поднялся покорно, только глаза прятал по-прежнему.
– Посмотри на шлем Перунницы! – приказала девушка.
Я никакого шлема не видела, но Темный вскинул вверх голову и вдруг завопил отчаянно, хватаясь за глаза:
– Слепит! Слепит!! Убери!!!
Закрыв лицо руками, он упал на колени, зашарил по полу в поисках щели или еще какой темной лазейки, жалобно заскулил:
– Домой, домой, в темноту… Слепит… И вдруг воззвал отчаянно:
– Спаси, Триглав!
И рухнул бездыханным у ног жрицы. Она повернулась к Чужаку:
– Я исполнила, что обещала, волх. Когда ты исполнишь свое обещание? Боги не ждут долго.
– Скоро. Мне нужны силы. – Чужак вытянул вперед руки. – Много сил. И освобождение.
– Волх!!! – Казалось, не человек – сами небеса, взвыли в ярости. Как успела упредить рывок Эрика белая жрица, я даже понять не смогла, только очутилась она меж ним и Чужаком, развела ладони в стороны, уперлась обоим в грудь. Но и она не могла сдержать ярости, полыхавшей в глазах. Конечно! Как говорил тот Змей, из Славенова сна: «Ньяры и волхи – вечные враги. Не одной сотней лет та вражда выпестована, не одной битвой скреплена…» Все-таки права оказалась Неулыба – волх наш Чужак! У Бегуна рот приоткрылся потешно, словно у малыша, завидевшего нечто непонятное и невообразимо заманчивое… Мне даже смешно стало.
– Не для того я здесь, чтоб старую вражду раздувать, – упрекнула вздыбившихся соперников жрица. – Не гневи валькирий, Эрик! Не тревожь Магуру, Княжич! Разойдитесь миром.
Чужак сдержал злость, отступил.
– Никогда еще я его таким не видел, – прошептал мне на ухо Лис. – Похоже, есть и на него управа…
Эрик со стуком воткнул меч в пол:
– Пусть идет, куда хочет! Только мои пленники со мной в Новоград отправятся! Я сумею по правде разобрать!
– Теперь сумеешь, – огрызнулся Чужак.
Я почуяла, как копится в нем дурная сила, вот-вот плеснет наружу ядовитым пламенем.
– Слушай, Эрик. Обещай, что будем мы не пленниками, а гостями у тебя, пока все решится, – тогда сами с тобой отправимся, куда скажешь, – затараторила поспешно.
Слышал ли меня ярл? А если слышал, то и глазом не повел, все смотрел на Чужака.
– Я с вами… – неизвестно откуда вылезла Васса. Ожгла ярла васильковыми глазами, огладила зеленое пламя белозубой улыбкой. Тут и каменный дрогнул бы.
– Ладно, – согласился Эрик, – будете гостями. Я и без того понял – не хотели вы Гуннара убивать.
– Так-то лучше. – Медведь охапил ярла за плечи, потянул от волха подальше.
А куда же жрица Магурова делась? За спором да суетой никто не заметил, как она потихоньку вышла…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗА ЖЕРТВОЙ ТРИГЛАВА
ВАССА
Бежали по небу облака, плакали горючими слезами над холодеющей землей, стучали дождевыми каплями по воде, покрывали ее мелкими мурашками, и не верилось даже, что бродило недавно берегами теплое лето – гуляло, веселилось, урожай собирало, ярмарками тешило… Уж и ладей стало меньше у широкой новоградской пристани, и на полях затопорщилась стерня, и принялись за спелые плоды рябины готовящиеся к дальнему перелету птицы.
Все лето прогостевали мы в Новограде у Эрика. Может, друзьями ему и не стали, но и вражда былая утекла, будто облака небесные, – и следа не осталось. Медведь с Лисом увлеклись воинской наукой, орудовали мечами не хуже опытных хоробров. Эрик даже в свою дружину их звал, а что звать – они уж давно себя воями числили. Да и Бегун от них не отставал, а все-таки его больше знали по песням и сказам диковинным. На это они с Константином-булгарином оказались непревзойденными мастерами. Летописец был человеком в здешних краях известным – водили с ним дружбу и Рюрик, и Меслав, и далекие Князья Киевы, и сам царь Василий из Царьграда. Про Василия сказывал Константин чудную историю – будто в молодости был он простым смердом и жил в македонском граде Оресте. А потом покидала его жизнь по разным станам да городам – ив плену у булгар был, и по всходам греческих храмов побирался, и всякой нужды изведал. Так бы он и дожил до конца дней своих, да однажды увидел ключник царя Михаила сон, будто лежит на ступенях храма будущий царь. Трижды повторился тот сон, и понял царедворец, что сказана воля бога. Отправился он к храму и нашел там спящего на ступенях Василия. Бедолага со сна и не понял даже, кто его будит да куда вести собирается, а потом и вовсе чуть с ума не сошел, увидав перед собой царя. Ключник вытолкал остолбеневшего да обомлевшего Василия в ноги Михаилу, рассказал свой сон. Царь над Василием посмеялся сперва, а потом, тоже видать, смеху ради, оставил при себе комисом. Михаил был глуп, доверился бывшему побирушке, а тот пожил во дворце вдосталь, дождался момента удобного, да и воткнул своему благодетелю меч в живот. Наши за такое с живого бы шкуру содрали, а там его взамен старого новым царем возгласили. Правда, коли сказам летописца верить, так Михаила давно следовало убить – уж больно был зол и жаден. Не любил его народ, потому и почтили Василия, будто избавителя…
История была странная, но красивая. Мне она нравилась, а Беляне не очень. Не хотела она больше верить в сказки, где смерды и рабы царями становятся, – давно уж познала, как жизнь жестока, да и Славена старалась забыть. Устала ждать и надеяться… Только я ей больше завидовала, чем жалела, хоть и винила себя в жестокосердости. Прижилась она среди воев, будто в семье родной. Драться выучилась не хуже иного хоробра, в шутках да остротах от них не отставала, и любили ее оторванные от своей кровной родни дружинники, словно сестру меньшую. Сам Эрик ее уважал – никогда мимо без теплого слова не проходил, а то, бывало, и на пир к Рюрику звал вместе с воями, словно была она одним из его хоробров. А меня, если бы позвал, так только на том пиру ей прислуживать…
Странна Мокошина пряжа, спутаны нити – я всей душой Беляниной удалой доли желала, чтобы хлопали меня по плечу опытные вой и с тайной завистью косились на метко пущенную мною стрелу молодшие, а она тосковала-плакала без слез о том, чего было у меня в достатке, – о тихой и спокойной жизни… Частенько я видела ее сидящей у пристани, с надеждой вглядывающейся в лица привезенных урманами рабов. Только время не остановишь – шло-уходило лето, и ладей урманских становилось все меньше, и теперь она уже не всматривалась в пришлых, а молча глядела на быструю воду и думала о чем-то своем… Я в такие мгновения
