степняков в глубинку Руси! Недаром его имя идет от обмана да наваждения. Его колдовское умение свело меня с печенегами. Он услышал мое «княжьи ладьи не догнать, как ни старайся» и привел меня к муромскому князю. Жестоко, бездушно, окольным путем, как и полагается нечистой силе… Теперь на его и моей совести смерть Силы с дочерьми, теперь мне грех смолчать.
– Князь! – крикнула я.
Боль сдавила горло, и крик получился слабым, похожим на мяуканье простуженной кошки, однако Глеб услышал и обернулся.
– Она что-то сказала, – произнес он.
Люди вокруг него тоже стали оборачиваться. Но я видела только лицо князя – узкое, с острыми скулами и сросшимися на переносице темными бровями.
– Не ходи к Святополку, князь, – зашептала я. – Он убил Бориса… Он замышляет… Убьет…
– Что она бормочет? – Глеб шагнул ко мне. Турчин опередил его и склонился ухом к моим губам:
– Что ты сказала?
Сил осталось совсем немного. Меня беспощадно тянуло в темноту. Голос срывался.
– Киев… Нельзя… Святополк… Убийца! Борис…
Если Турчин и расслышал, то немногое. Он отыскал мою руку и сжал запястье.
– Что она говорит? – повторил Глеб.
Господи, ну почему он ничего не слышит?! Ведь я же кричу! Кричу!!!
Где-то вдали забухали тяжелые шаги. Приблизились. Дверь распахнулась. Я не увидела вошедшего, но услышала его взволнованный голос.
– Враги, князь! – кричал он. – Враги!
– Тише, – одернул Глеб. – Какие враги? Печенеги?
– Нет… – Вошедший замялся. – Не знаю… Они странные. По виду «наши, но на щитах нет знаков. Они напали на первую ладью…
Я закрыла глаза и отвернулась к стене. Глеб был обречен. Окаянный князь прислал за ним своих убийц.
– Скажи Локку и Скуле, пусть отводят ладьи от берега, – направляясь к выходу, приказал Глеб.
– Локк уже не успеет. Только мы, – долетел голос вестника, а потом дверь хлопнула и наступила тишина.
16
Ладья Глеба попала в ловушку. Прошло уже два дня, а мы все стояли посредине реки. Справа виднелся заросший осокой болотистый берег, слева дымили костры и торчали острые верхушки походных шатров, а впереди, не более чем в версте, узкая река оказалась перегорожена завалами. Самые нетерпеливые воины Глеба требовали повернуть назад, но князь упрямился. Среди желающих повернуть к Смоленску был и Турчин. Он служил поваром Глеба, но на советах имел право голоса.
– Припасы кончаются, – угрюмо твердил он князю, – скоро сами себя станем жрать. Нужно поворачивать.
– Подождем, – неизменно отвечал Глеб. Чего он ждал, никто не ведал. Турчин злился, но терпел.
Моя рана оказалась неглубокой и быстро заживала, однако я не любила болтаться наверху и отсиживалась под палубой. Турчин часто заходил ко мне, и с каждым разом его появление становилось все менее приятным. То ли бедняга издергался в спорах с князем, то ли боялся осадивших ладью врагов, но в его зеленых глазах часто появлялся лихорадочный блеск, а речи напоминали бред больного.
– Ты так красива, – прожигая меня взглядом, бубнил он. – Ты будешь моей…
Я пыталась отшутиться, но мое упрямство только раздражало его.
– Я оказываю тебе честь! Мой род никогда не допустил бы подобного, однако я… – И он начинал бормотать о своей любви, моей красоте, неведомых врагах на берегу и глупости Глеба.
Турчину не нравились долгие раздумья князя, как не нравился и его отказ отдать меня. Однако Глеб был прав: в настойчивом желании воина обладать мной было что-то безумное…
Наконец на третий день осады Глеб решился направить к осаждающим своего посланца. Он хотел договориться. Турчин вызвался первым. Рано утром воины спустили с ладьи плот, Турчин спрыгнул на него, оттолкнулся от ладьи веслом и скрылся в тумане. Вернулся он поздно вечером и, перебросившись с князем парой слов, вошел ко мне.
На сей раз я испугалась. Турчин походил на безумца. Его щеки полыхали странными пятнами, а глаза бегали по сторонам, чуждаясь моего взгляда. Я с трудом удержалась от желания выставить повара вон.
– Ты ждала меня? – хрипло поинтересовался он с порога.
Я пожала плечами:
– Все ждали…
Он кивнул. Даже в этом коротком жесте было что-то чужое. На всякий случай я отодвинулась подальше и плотно запахнула на груди подаренную князем телогрею. Турчин уселся на край моего ложа и принялся перебирать бахрому одеяла.
– Что там было? – чтоб не молчать, спросила я. – Что это за люди?
– Люди? – Он, на мгновение взглянул мне в глаза, а потом отвел взгляд и вздохнул: – Люди как люди…
