вновь склонился к бонду, подставил ухо. Мясистые губы бонда шевелились, шептали.
— Что хочет от меня конунг Альдоги? — ошарашил Избора пьяным рыком Хальфдан. Княжич представил, как он, рыча от злобы и отчаяния, стаскивает в одну кучу мертвых и еще живых, всех тех, кто много лет делил кров и пищу с его женой, тестем и сыном. Как, невзирая на мольбы, сечет их топором — Избор не сомневался, что топор — любимое оружие конунга, — швыряет в полыхающий костер…
Княжича передернуло. Его движение заметил
Атли:
— Тебе, сын князя, холодно на дружеском пиру? В голосе таилась угроза. И как Атли догадался, что именно он, Избор, — сын князя? Вадим выглядел богаче, Латья — увереннее… Подсказал бонд?
Не зная, что ответить, Избор покосился на Бьерна. Урманин грыз куриную ногу, не замечал его замешательства.
— Любой пир холоден без хорошего пива, — подражая вычурной речи северных людей и коверкая непривычные слова, выпалил Избор.
Услышав его речь, Черный расхохотался, с размаху шлепнул Атли по костлявому плечу:
— Он обидел тебя, ярл, назвав твой прием холодным, но лишь после того, как ты нанес обиду ему. Гостя положено еще у дверей угощать пивом!
Атли скривился — углы губ поползли вниз, глаза превратились в узкие щели, нос острым сучком выпятился вперед. Худое лицо ярла стало похоже на сухую еловую шишку. Зато конунгу ответ княжича пришелся по нраву. Толстые пальцы Хальфдана вытянулись к княжичу, поманили:
— Подойди ко мне, словен.
Избору пришлось подняться со скамьи и сделать несколько шагов к возвышению. Теперь лицо Хальфдана оказалось совсем близко. Он был молод, ненамного старше княжича, но в нем скопилось столько боли, что она не вмещалась в юное тело, превращая юношу в мужчину.
— Слушай меня, словен, — Черный склонился к самому лицу Избора. — Недавно умер мой сын. На его погребальном костре я сжег тех, кто не спас его от смерти. Я послал в чертоги Хель немало добра и людей, чтоб моему сыну ни в чем не было недостатка[146]. Среди ушедших с ним было много моих родичей. А теперь моя мать Аса Великолепная хочет, чтоб я помог тебе найти твоих родичей и забрать их у Орма. Но почему я должен беспокоиться о твоих родичах, когда не беспокоился о своих? Я не враг Белоголовому, а ты — не мой человек. Почему я должен забирать у Орма его добычу? Ответь мне, словен.
Избор покосился на Латью, потом на Вадима. Лица обоих выглядели растерянными. Взгляд княжича перебежал на лицо Бьерна. Урманин медленно зашевелил губами. Избор выдохнул и начал говорить, пытаясь в точности повторять слова, о которых догадывался по движениям губ Бьерна:
— Потому что я признаю тебя, Хальфдан, сын Гудреда и Асы, своим конунгом и обязуюсь служить тебе, пока не покину твои земли или смерть не возьмет меня.
За столом все молчали.
Тишина давила на спину, вжимала голову в плечи. Опасаясь смотреть на Бьерна — вдруг ошибся, вдруг повторил не так? — Избор уставился на сапоги конунга — красные, сафьяновые, с кожаной оторочкой по голенищу.
— У нас говорят «пока Один не призовет меня в свои чертоги», — нарушил молчание Хальфдан. — Но я приму твою клятву и так…
Избор выдохнул, расправил плечи. Бьерн поднялся со скамьи, подошел к княжичу, встал рядом:
— Теперь Избор — твой человек, конунг. А мудрый правитель славен заботой о своих людях. Ты будешь говорить с Белоголовым?
— Мои люди проверяются во многих битвах, — недовольно буркнул Хальфдан. — Время даст ответ на все вопросы.
— Ты, как всегда, прав, конунг, — склонив голову, Бьерн потянул Избора прочь от возвышения, подальше в полутьму застолья.
Уходя, Избор расслышал слова Атли. Гауларец обращался к Черному:
— Сын князя Альдоги говорил чужие речи. Бьерн подсказывал ему. Все сказанное им — шло не от сердца и не по размышлению. Его речи были пусты, как лай брехливой собаки. Ты ошибся, приняв клятву словена.
Хальфдан рассердился.
— Я никогда не ошибаюсь! — рявкнул он. — Слышишь, Атли?! Никогда!
Спустя месяц они покинули Согн. Своим наместником конунг оставил Атли.
Б войске Черного Избор с Бьерном и Вадимом прочесали пирами Рогалланд, Хадоланд, Тотн, Хейдмерк и дважды, короткими набегами, побывали в одной из усадеб Вингульмерка.
В Вингульмерк Хальфдан ходил осторожно — эти земли, после долгих споров, битв и распрей, ему приходилось делить с конунгом Гендальвом, хотя Хальфдан считал их исконно своими — ведь некогда Вингульмерк принадлежал его отцу.
Когда кроны деревьев порыжели, а земля стала покрываться желтой, опавшей листвой, Хальфдан решил вновь отправиться в Вингульмерк.
— Там тебя встретит твой враг, но мой друг. Ты будешь называть своего врага другом, — уклончиво объяснил он Избору.
Княжич догадывался, о ком идет речь, не спал ночами, представляя себе встречу с Белоголовым, Ворочался с боку на бок, мысленно говорил с нападником, слышал покаянные речи, спорил с его оправданиями. Ночь за ночью…
Они остановились в усадьбе Хальфдана — Золотой долине, близ небольшой реки — одной из сестриц могучей Гломмы и круглого лесного озера. От усадьбы до озера было около пятисот шагов. Озеро показалось Избору невероятно красивым — большим, гладким, с высоко вздымающимися над водой берегами и белыми птицами, парящими над темной озерной гладью. Люди из усадьбы редко ходили к озеру — привыкли, а Избора манила его красота. Там, на невысокой прибрежной скале, он и встретил своего врага.
Княжич узнал Орма сразу, едва взглянув. И сколь ни готовился, сколь ни провел бессонных ночей в разговорах с самим собой, сколь ни клялся себе, что сумеет сдержать ненависть, — а кровь хлынула в голову, застучала в висках, пальцы сами стали нащупывать на поясе оружие.
— Не надо.
Женский голос охладил пыл Избора, заставил княжича разжать кулаки.
— Айша? — Княжич предпочитал смотреть на нее, чем на Орма. Девка появилась вовремя, будто учуяв возможную беду. — Как ты здесь оказалась?
— Пришла, — она взобралась на камень, поджала ноги, скрестила их под юбкой. Мотнула головой в сторону урманина, взбирающегося на береговой откос. За спиной Орма один за другим поднимались его люди — враги, которые, по приказу конунга, должны были стать друзьями.
— Это Орм? — разглядывая их, поинтересовалась Айша.
— Да, — неохотно признал Избор.
— Он не похож на вора и убийцу, — задумчиво сказала Айша.
— Но он — вор и убийца, — стискивая до боли кулаки, прошептал княжич.
День смерти Мстислава вертелся в памяти — дым, вопли, пролом в городской стене, выброшенные из полыхающих домов вещи, полуобнаженные девки с застывшим ужасом на мертвых лицах, гортанные выкрики урман и падающий к его ногам брат…
— Тебе нельзя с ним драться. Тут его земля и его правда, — на всякий случай негромко напомнила Айша.
— А в Альдоге была моя! — Оттолкнув ее в сторону, Избор шагнул навстречу Орму, столкнулся грудь в грудь. И тут же, оттеснив хевдинга, перед ним очутился другой урманин — невысокий, крепкий, со звериным прищуром желтых волчьих глаз. Острый нож коснулся шеи Избора раньше, чем княжич успел вздохнуть. Урманин что-то произнес, надавил лезвием. Из сказанного Избор понял только «заступаешь» и «хочешь смерти». Кровь гудела в висках, мутная ярость затмевала сознание, в памяти всплывало прошлое — лицо убитого брата, одинокая фигура отца на пристани, спокойная улыбка Гюды…
За спиной зашуршали, отдаляясь, легкие женские шаги. Айша убегала. Так было даже лучше —
