Вина как оружие
В декабре 1929 года представители английских властей в Индии чувствовали себя довольно нервозно. Индийский национальный конгресс – крупнейшее освободительное движение в стране – прервал переговоры, отказавшись обсуждать предложения, согласно которым Британия должна была постепенно возвратить Индии автономное правление. Конгресс вместо этого требовал теперь немедленного предоставления стране полной независимости. Возглавить кампанию гражданского неповиновения попросили Махатму Ганди, который когда – то изучал право в Лондоне, а в 1906 году, служа адвокатом в Африке, изобрел особую форму протеста – пассивное сопротивление. В Индии начала 1920–х годов он возглавлял кампании гражданского неповиновения против британцев и добился на этом поприще немалых успехов. Его посадили в тюрьму, но после этого он стал самым почитаемым и авторитетным человеком в стране. Для англичан иметь дело с Ганди было нелегко – этот хрупкий человек только казался слабым, на деле же был бескомпромиссным и непреклонным борцом.
Ганди и его соратники постоянно сокрушались о том, что их народ не в состоянии оказать несправедливости и тирании организованного, эффективного, связанного с насилием сопротивления. С ними неоднократно соглашались всевозможные лидеры и руководители Индии, которые постоянно заявляли, что Индия не способна на физическое сопротивление своим врагам. Тому приводили немало объяснений, называли самые разные причины – слабость, отсутствие оружия, то, что необходимость подчиняться в индусов буквально вколотили, – остальные аргументы были сродни этим… Пытаясь представить себе, какие же меры он все же мог бы предпринять против британских колонизаторов, мы придем к необходимости задуматься о других критериях, упомянутых прежде: о том, что вид избранных средств и способ их применения в значительной степени зависят от характера врага и характера его сопротивления. Ганди не только сумел сделать пассивное сопротивление возможным и весьма эффективным, он практически его создал. Его врагом была британская администрация с характерной для нее тягой к старой, аристократической либеральной традиции. Традиция эта провозглашала дарование немалой свободы своим колониям, однако действовала по принципу подавления, использования, соблазнения или уничтожения, будь то с помощью лести или коррупции, лидеров освободительного движения, возникающего в этих колониях. Такой тип оппозиции неизбежно должен был капитулировать перед тактикой пассивного сопротивления.
Несмотря на то что Ганди исповедовал принцип непротивления и неукоснительно этого принципа придерживался, высшим английским чиновникам в Индии было неспокойно: экономика Великобритании переживала отнюдь не лучшие времена. Они подозревали, что он может организовать бойкот британских товаров, не говоря уж о массовых демонстрациях, уличных беспорядках в индийских городах – сущем кошмаре для властей.
За действия английских властей в Индии отвечал индийский вице – король, лорд Эдвард Ирвин. Входила в его обязанности и разработка стратегии подавления освободительных движений. Надо сказать, что сам Ирвин восхищался Махатмой Ганди как личностью. Однако в этом случае принял решение действовать против него решительно и жестко – нельзя было позволить ситуации выйти из – под контроля. Он с тревогой ждал, что же предпримет Ганди. Шли недели, и вот наконец 2 марта Ирвин получил от Ганди письмо – тронувшее его своей честностью и искренностью – с описанием деталей кампании гражданского неповиновения, которую он, Ганди, был намерен организовать. Предполагалось, что это будет протест против налогов на соль. Британцам принадлежала монополия на производство соли в Индии, и они эту монополию удерживали, хотя кто угодно мог свободно добывать этот продукт на побережье. Мало того, производство соли облагалось довольно высоким налогом. Непосильное налоговое бремя ложилось на плечи беднейших индийцев, для которых продажа соли была единственным средством к существованию. Ганди планировал пройти с маршем протеста от ашрама вблизи Ахмадабада до прибрежного городка Данди, где намеревался собирать соль, вынесенную на берег волнами, и призвать индийцев повсюду следовать его примеру. Все это можно предотвратить, обращался Ганди к вице – королю, если тот немедленно отдаст приказ о ликвидации солевого налога.
Прочтя письмо, Ирвин испытал облегчение. Он представил себе, как шестидесятилетний Ганди, миниатюрный и хрупкий, опираясь на бамбуковую палочку, выводит своих сторонников из ашрама. Их, наверное, будет человек восемьдесят, а то и меньше, и путь предстоит немалый – от моря, где они планируют выпаривать соль на берегу, их отделяют более двухсот миль. По сравнению с тем, чего ожидали и чего опасались англичане, этот протест казался смехотворно, абсурдно слабым. О чем думает Ганди? Он явно утратил связь с реальностью! Даже некоторые из членов Индийского национального конгресса были глубоко разочарованы планом Ганди, тем, как именно он решил выразить протест. Как бы то ни было, Ирвин понял, что ему нужно менять стратегию. Подавлять марш, применять насилие по отношению к этому блаженному старику и его последователям, среди которых к тому же немало женщин? Это попросту не дало бы результатов. Это выглядело бы слишком дурно. Уж лучше оставить их в покое; мало – помалу они устанут, выдохнутся, и все уляжется само собой. В конце концов, возможно, неудачный поход дискредитирует Ганди в глазах индийцев, подорвет его непререкаемый авторитет. Освободительное движение расколется или, по крайней мере, ослабеет, что позволит Англии со временем вновь укрепить свои позиции.
По мере того как Ирвин наблюдал за подготовкой марша Махатмы Ганди, он все больше укреплялся в правильности своего решения. Поход приобретал очертания почти религиозного обряда, заставляя вспомнить Будду и его священное путешествие в поисках божественной мудрости или описанный в «Рамаяне» уход Рамы. Слова Ганди звучали поистине апокалиптически, их пафос нарастал: «Мы начинаем войну на не жизнь, а на смерть, это священная война». Казалось, эти речи находили отклик у бедняков и нищих, и те начали стекаться к ашраму Ганди, желая услышать его. Он тем временем связался с несколькими кинокомпаниями, предлагая им запечатлеть на пленку предстоящий марш, словно какое – то важное историческое событие. Ирвин сам был верующим и рассматривал себя в первую очередь как представителя богобоязненной, цивилизованной нации. Он только утвердился в своем решении позволить Ганди беспрепятственно вести к морю свою процессию, понимая, что это поможет укрепить репутацию Англии.
Ганди и его сторонники вышли из ашрама 12 марта 1930 года. Проходя от деревни к деревне, небольшая группка постепенно росла. С каждым днем Ганди держался все более решительно. Он призвал студентов по всей Индии бросить занятия и присоединиться к маршу протеста. На призыв откликнулись тысячи. Вдоль дороги собирались толпы желающих увидеть, как он идет. Его речи и воззвания становились все более пылкими и пламенными. Казалось, Ганди испытывает терпение англичан, провоцирует их на решение его арестовать. К Данди они подошли 5 апреля, там был проведен обряд очищения, а затем участники похода стали выпаривать соль на берегу. Мгновенно по всей Индии разнеслась новость: Ганди нарушил закон о соли.
Невозможно выиграть в состязании с беззащитным соперником, потому что если и выиграешь, то ничего этим не достигнешь. Каждый удар, который вы наносите, остается без ответа, так что вы ничего не ощущаете, кроме чувства вины за то, что ударили, хотя одновременно поднимается тревожное сомнение в том, не кроется ли за этой беззащитностью холодный расчет.
Ирвин следил за событиями с нарастающей тревогой. Только сейчас он отчетливо понял, что Ганди ловко его провел: вице – король мог бы предпринять меры, чтобы не допустить этого похода к морю, решительно запретить его, а вместо этого позволил Ганди действовать и теперь в бессилии наблюдал, как демонстрация протеста набирает силу. Религиозная подоплека происходящего, которая показалась англичанину совершенно
