почувствовал, как эти чары пролились в него, будто отличной выдержки бренди, теплый и бодрящий, и только когда пустой негнущийся каркас пугала безжизненно рухнул на пол, Харт осознал, что он сделал.
Никто и никогда добрым словом не поминал Джека Фетча, верного стража и защитника Времени и города, но он прекрасно сражался против крестоносцев, и так же сражался бы и с Бесом, если бы мог. Он заслуживал лучшей кончины.
— Это все? — наконец подала голос Рия. — Я могу позволить сердцу забиться снова, или он опять поднимется?
— Не поднимется, — Харту с трудом удавалось скрыть в голосе горечь. — Уже никогда.
— Первая хорошая новость за день, — вздохнула Рия, опуская ребенка на кровать. — Наконец-то мы можем немного расслабиться.
— Не можем, — сказал Эш. — Опять что-то идет сюда. И опять что-то страшное… Оно очень близко, и это не Джек Фетч.
Теперь уже все почувствовали: что-то невероятно злобное и огромное, слишком огромное, чтобы понять это сразу, приближалось с каждым мгновением, как несущийся по рельсам локомотив. Всем внезапно до жути захотелось бежать сломя голову и прятаться, но бежать было некуда, и они это знали. Как по команде, все стали спиной к кровати, вглядываясь в темень, наполнявшую спальню, но острое и жуткое ощущение беды пришло сразу и отовсюду, и они не знали, куда смотреть. А затем вдруг в комнате оказался он — высокий, поразительный и отталкивающе жуткий, и они отшатнулись от невыносимо омерзительной фигуры, как отшатнулись бы от яркого пламени.
Он явился словно ангел, десяти футов росту с прекрасной, цвета алебастра, кожей и трепещущими крыльями. Единственное, что его портило, — он был слишком широк в кости, и потому истинное тело явившегося выпирало из-под украденного облика, будто бы под гнетом распиравшей его греховности. Лик пришедшего был прекрасен, но необычайно холоден, и над бровями поднимались два утолщения, которые могли бы быть и рогами — как нарождающиеся шипы на розе.
Из всех лишь Эш не попятился, не упал навзничь и не отвернул лица, возможно оттого, что был мертвым и терять ему было гораздо меньше. Но даже Эшу удалось заговорить лишь после нескольких попыток.
— Кто ты? — решительно спросил он. — Что тебе надо?
— Кто я? — спокойно и, казалось, вежливо, переспросил фальшивый ангел. — Вот ведь забывчивый народ! Имен у меня много, а вот суть одна. Хотите — зовите меня Прометеем. Старые шутки всегда остаются самыми смешными. Относительно того, что я здесь делаю: время мое пришло. Круг замкнулся, и на арену выхожу я. И здесь я затем, чтобы снести галереи Инея и Мощей, свергнуть Время и взломать замок на Двери в Вечность. Их время вышло, их должностные обязанности и функции устарели. Отныне мое слово будет законом, а Жизнь и Смерть станут тем, что назначу им я, а вчера и сегодня канут в ужасном и неумолимо безжалостном сейчас. Я разбил врата ада, и обратно меня уже не загнать.
— Повтори-ка еще раз, — сказал Эш. — Я, кажется, задремал…
— Чувство юмора, — ухмыльнулся падший ангел. — Ценю. Оно тебе пригодится там, куда отправишься, дерзкий и бесцеремонный дух. Пожалуйста, расслабьтесь, чувствуйте себя как дома — все вы. Я здесь, чтобы убить Время, но спешить мне некуда. Долгая война наконец окончена, все козыри у меня в руках, и ничем вы меня не остановите. Старинное пророчество о Шэдоуз-Фолле гласит: как только город падет, ни один человек, живой или мертвый, не может надеяться противостоять мне в час моего триумфа. Так что прошу меня простить за то, что мне пришлось чуток принарядиться. Перед публикой я всегда старался предстать в лучшем виде, ведь самолюбие всегда было одной из моих проблем. Я стою за всем, что происходит, за каждым непредвиденным поворотом и неудачным выбором. Я тот, кто взялся управлять Бесом и забросил его в Шэдоуз-Фолл убивать и быть убитым. Однако я превзошел себя. В самом начале я явился к Ройсу и его крестоносцам и предложил им силу, которая, как они полагали, понадобится им, чтобы взять город. Платой за эту силу было множество смертей при штурме Шэдоуз-Фолла. Вот почему офицеры крестоносцев вдохновляли своих солдат на такую ненависть, а те усердствовали, и я собрал приличный урожай. Потом появился доктор Миррен. Простой запуганный человечек, чьи поиски ответов на вопросы о том, что лежит за пределами жизни и смерти, завели его в опасные дали и сделали таким уязвимым для моих предложений и соблазнов. С его помощью я обнаружил и вывел из строя системы защиты города. Я заблаговременно произвел на свет Беса, незаметно поместил его в тело отличного исполнителя и заставил убить архангела Михаила, когда тот явился предостеречь вас. Милый, милый Михаил! Такой искренний, такой чистый и восхитительно простодушный! Как только я выпустил Беса, у меня не было выбора, кроме как позволить ему убивать, убивать и убивать. Убивать каждое мгновение — таково, по сути, было его предназначение, и если лишить его этого, он потеряет силу и исчезнет. Кстати, вы могли нащупать его след, ниточки-то были, да только вам не удалось нащупать их: я вас лихо закрутил и отвлек другими делами. Как, например, прелестной Полли и ее папочкой. Я стоял за многими событиями. Такова моя роль в этом мире — я червь в яблоке, кукловод, я дергаю за те веревочки, что вращают земной шар. Это я заставил крестоносцев убить родителей Джеймса — так, чтобы он возвратился в город и вдохнул жизнь в старинное пророчество. Я самый крутой теневой инвестор и спонсор. Но теперь нужда оставаться в тени отпала. Все смерти и страдания Шэдоуз-Фолла сделали меня намного сильнее, чем вы себе можете вообразить. Безнадежно сильнее. Теперь мой черед расхаживать по арене и щелкать кнутом. Вы — последняя надежда живущих, но все вы бессильны передо мной. И тем не менее давайте попробуем. Вы меня очень разочаруете, если не попытаетесь.
Все переглянулись, но никто не сдвинулся с места. Самого присутствия падшего ангела было достаточно, чтобы повергнуть людей в шок. По силе воздействия оно было сопоставимо со стихийным бедствием — землетрясением, циклоном или грозой, — слишком масштабным и необоримым, чтобы простые люди могли ему противостоять.
И тогда грозным аккордом зазвенела гитара Шина Моррисона, и взмыл его голос в песне. В отличие от всех внимавших сейчас дьяволу, было в барде что-то дерзкое и заносчивое в отношении к стоявшему перед ним врагу — возможно, потому, что всегда неистребим был скрытый мрачный подтекст в рок-н-ролле — дьявольской музыке. Песня Моррисона была проста и напоминала одну из его старых баллад, но она вызывающе непокорно пронзала сгустившийся вокруг мрак, будто свет маяка — штормовую ночь. Однако в тот самый миг, когда бард воззвал ко всей силе и страсти своего дара, он уже знал, что все будет тщетным. Ангел стоял невредимый, улыбающийся, и Моррисон оборвал песню. Ангел вежливо поаплодировал.
— Говорят, вся лучшая музыка мира — от лукавого. Но на самом деле, мне слон на ухо наступил. Музыка для меня все равно что шум. Зато моя оппозиция по обыкновению извлекает из музыки больше пользы, чем я.
Внезапно тишину спальни расколол грохот выстрелов — Рия, выхватив пистолет, добытый ею у крестоносцев, открыла огонь по ангелу и нажимала на спуск до тех пор, пока не опустела обойма. Затем медленно его опустила. Эхо быстро растаяло во тьме. Ангел даже не моргнул.
— Нет, ну как же так можно, а? Это сродни оскорблению. Пули — против меня? Вы даже не потрудились нацарапать на них кресты. Безусловно, это бы вам не помогло, но я всегда ратую за то, чтобы традиции были соблюдены.
— Хочешь поговорить о традициях? — прошипела Мэд, поднимая меч. — Давай о традициях, ты, подонок. Это Эскалибур, и он помнит тебя.
Она рванулась к ангелу, длинный клинок начал описывать широкую дугу, сверкая, как лучик солнца. Ангел без видимого усилия перехватил одной рукой лезвие меча на половине дуги и вырвал его из руки Мэд. Потеряв равновесие, девушка полетела вперед, и ангел пронзил ее Эскалибуром. Клинок, пробив живот, вышел из спины вместе с фонтаном крови. Мэд осела на колени, и ангел выдернул меч из ее тела — Мэд дернулась, и кровь хлынула у нее изо рта. Моррисон подскочил к девушке, опустился на колени, и она из последних сил отчаянно обхватила его руками, порываясь что-то сказать ему, но боль и кровь были сильнее слов. Она умерла у певца на руках.
— Мерзкая безделушка, — сказал ангел, держа Эскалибур, как червяка, найденного в салате. Ловко сломав о колено клинок, он отбросил обе половинки в стороны. — Что ж, по-моему, мы неплохо развлеклись, но пора заканчивать. Столько дел, столько дел… Прежде всего, убьем Время. Кто-нибудь хочет сказать последнее слово?
