Поэтесса начинает декламировать свой экспромт. Звучит невероятно эротичная лесбиянская баллада, то и дело прерываемая взрывами хохота. Сочинение довольно остроумное. В нем живописуется, как рыжеволосая красотка — то бишь Джулиет — лежит, распростертая на пьедестале памятника Алисе в Стране Чудес, а поэтесса впивается в ее роскошное тело. Над деревьями Центрального парка в это время полыхают романтические молнии. Присутствующим нравится задор поэтессы и ее бесстыдство. Те слушательницы, которые никогда не занимались однополой любовью, задумываются, правильно ли они прожили свою жизнь.
Джулиет буквально наслаждается. Она раскраснелась, глаза у нее горят. Эх, жаль, Энни здесь нет. Стихотворение, естественно, кончается описанием громогласного оргазма. Кафе взрывается одобрительными криками и аплодисментами, а поэтесса спрыгивает со сцены и бежит к столику Джулиет. Джулиет не хочет ударить лицом в грязь — она вскакивает и простирает объятия. Далее следует огненный поцелуй. Сначала Джулиет немного смущена, потом раскрывает губы и высовывает язык. Почему бы и нет, думает она. Это все равно что целоваться с мужчиной, разве что приходится нагибаться, да и зрителей полный зал. Надо сказать, что зрители чуть не лопаются от восторга — кто-то свистит, кто-то чуть мяукает, члены жюри высоко поднимают таблички, на которых выставлены сплошные десятки. При этом все понимают, что стихотворение было довольно паршивым, но шоу получилось — первый класс, а это самое главное.
Затем на сцену выходит потрясающий красавец в полицейском плаще.
Он читает нечто необычное — настоящее стихотворение. Публика в зале немного смущена. Она ожидала услышать очередную хохму, ну в крайнем случае — декадентское завывание, а вместо этого поэт декламирует трогательно-консервативное стихотворение, в котором описан зимний вулкан на острове Исландия. Главный герой произведения — ворона, сидящая на ветке рябины.
Голос у чтеца хрипловатый, но завораживающий, и в зале становится тихо. Судьи не в состоянии оценить стихотворение по достоинству, но на всякий случай выставляют довольно высокие оценки. Когда к микрофону выходит Боб Бозарк, он ведет себя вполне прилично и пакостей о выступавшем не говорит — видно, что и он находится под впечатлением.
Но вот поэтический вечер закончен; Джулиет идет к переполненному бару, чтобы взять пива для себя и Генри.
Откуда ни возьмись рядом появляется облаченный в черную кожу поэт.
— Привет, доктор, — говорит он.
— А откуда вы знаете, что я доктор?
— Как-то раз привозил в ваш госпиталь одного друга. Вы ведь из госпиталя Святого Игнациуса? У нас была автомобильная авария, но ничего особенно серьезного. Вы тогда отлично поработали.
— Правда?
Мысленно Джулиет говорит себе: что-нибудь более оригинальное ты не могла сказать? «Правда?» Вот дура.
— У нас тогда не было возможности поговорить, — продолжает красавчик. — Но вас забыть трудно. Меня зовут Айан Слейт.
— А я — Джулиет. Вы действительно жили в Исландии?
— Да, но это было давно. Я писал репортаж о встрече на высшем уровне в Рейкьявике, а потом остался на острове на несколько месяцев.
Айан одаряет собеседницу асимметричной улыбкой. Мог бы не стараться — Джулиет и так уже запала на его зеленые глаза.
— А другие стихи у вас есть?
— Конечно. Если хотите, как-нибудь при случае могу вас ими помучить.
— Я была бы счастлива.
— Сегодня я не один, но если вы дадите мне свой номер телефона…
Джулиет лишь пожимает плечами.
Айан дает ей ручку, и она пишет на салфетке свое имя и номер телефона. К сожалению, в этот момент появляется его чертова подружка. На лице — застывшая улыбка.
Айан, впрочем, ничуть не смущен.
— Познакомься, Сари, — говорит он. — Это — Джулиет Эпплгейт. Она работает в госпитале Святого Игнациуса. Когда я буду в следующий раз читать свои стихи, Джулиет хочет посмотреть на мой позор.
Блондинка металлическим тоном заявляет:
— Эбен, нам пора. Счастлива познакомиться с вами, Джулиет. — И сует, зараза, свое грациозное щупальце.
Номер в отеле. Энни лежит на постели, уснуть никак не может, хотя ее соседка, домохозяйка из Маунт-Киско, давно уже сопит. Энни думает о Черепахе. Это лучше, чем мысли о заседаниях суда. Она вспоминает Черепаху, вспоминает Дрю, вспоминает дни, проведенные в Бруклине. Раньше эти воспоминания показались бы ей мучительными, а сейчас вызывают лишь ностальгическое чувство. Обычные человеческие проблемы.
Энни закончила художественную школу, переехала на Франклин-стрит, жила в доме, где раньше находился склад. Ночью можно было забраться на крышу и любоваться огнями Манхэттена — ледяной скульптурой небоскреба «Крайслер», холодно мерцающей громадой «Ситикорп». Если опустить взгляд вниз, было видно черный котел ассенизационного отстойника — там собиралось дерьмо со всего гигантского города, а баржи грузили его и увозили куда-то прочь.
Была зима, и Энни все время мерзла в своей конуре. Она работала тогда с деревом, дегтем и перьями — сооружала огромных сонных мамонтов. В моде было политическое искусство, и Энни пыталась выдумать что-нибудь злободневное, но никак не получалось. Тянуло делать лишь огромных нелепых монстров. Ей было очень одиноко, и она думала, что не доживет до весны. Но потом познакомилась с Черепахой, бас- гитаристом, который жил этажом ниже.
У Черепахи была курчавая бородка, маленькие поросячьи глазки и небольшой крючковатый носик, как у орленка. Черепаха ненавидел Нью-Йорк. Поэтому во время первого свидания они сели на поезд и уехали далеко на север — бродили там по заснеженным полям, здорово намерзлись, но время провели превосходно.
На обратном пути Энни разомлела в теплом вагоне и уснула на плече своего спутника.
Внезапно зима перестала казаться ей такой уж ужасной.
Черепаха учился на медицинском факультете Нью-Йоркского университета — на тот случай, если музыкальная карьера не сложится. Ему всегда хотелось заботиться о других людях, страдания ближних доставляли ему невероятные душевные муки. Черепаха был полон энтузиазма, неуклюж, от него во все стороны исходили лучи любви и нежности.
Во время следующей поездки на природу он поцеловал ее ледяными губами. Энни была не вполне уверена, что хочет заниматься с ним любовью, но той же ночью эпохальное событие свершилось — на пыльном продавленном матрасе. Все получилось довольно славно, и Энни переспала с ним еще два раза.
Однако чего-то в Черепахе ей не хватало. Сейчас, много лет спустя, Энни лежит в темной комнате и размышляет об этом. Пожалуй, в Черепахе было недостаточно властности. Одной доброты и душевной щедрости тогда, видимо, было недостаточно ей, дуре несчастной, и она страстно желала еще чего-то…
Потом все изменилось. В ансамбле Черепахи появился новый солист. Дрю был наркоманом, отличался непредсказуемым нравом, редко мылся, был слегка не в себе, но зато на юную Энни неизгладимое впечатление произвели его глаза, мужественная челюсть и редкостное остроумие. В конце концов она села с ним в его дряхлый пикап, и они уехали в Бруклин, на пустырь под Манхэттенским мостом. Несколько часов они просидели в крытом кузове среди старых покрышек, говорили обо всем на свете, а кончилось дело тем, что Энни прямо в кузове сделала ему минет. Член у Дрю был длинный и не очень чистый, но, когда Дрю кончил, Энни почему-то испытала сильнейший оргазм — даже ногой о дверцу ударилась.
Трудно было назвать это любовное свидание романтическим, однако оно удовлетворило некую смутную потребность, жившую в ее душе.