– Наоборот, – сказал он и заботливо проводил меня в спальню, где уже нежился Горацио.
Я легла. Закрыла глаза. Дэниел был прав: я сразу же погрузилась в блаженный сон.
Проснувшись, я тоже испытала блаженство. Меня целовал Дэниел, а вовсе не Горацио, что подтверждалось отсутствием усов. Он шепнул мне на ухо слово, которое способно вернуть меня к жизни из самой тяжелой комы:
– Кофе.
Я сразу же открыла глаза и поцеловала его в ответ.
– Который час? – Я потянулась.
– Полдень. Воскресенье. Предлагаю устроить легкий ланч. Я заметил, что ты приготовила суп из лука- порея – в самый раз для дождливого дня. А потом, если захочешь, можешь пойти со мной к сестре Мэри, мне надо с ней кое-что обсудить.
– Что?
– Это касается Дарена Божьего Парня. Сестра Мэри сообщила мне, где находилась бедняжка Белинда, но не рассказала, откуда ей об этом стало известно. Если Дарен и впрямь подстроил ту шутку прошлой ночью, мне надо с ним поговорить, да и Лепидоптере Уайт тоже.
– Еще бы! Бомба ведь могла оказаться настоящей, – согласилась я, содрогаясь при одной мысли об этом.
– Наверное, этот Дарен затаил на тебя жуткую злобу, – добавила я. – Ты ведь выкрал его рабыню.
– И расквасил ему нос, – напомнил Дэниел. – Редкий мессия способен стерпеть такое.
– Так мы поедем в Балларт? – уточнила я.
– Нет, в МРТ – Мельбурнскую распределительную тюрьму. Это на Спенсер-стрит. Дарен совершил преступление, пока был в условном заключении, и его посадили за решетку. Думаю, он оттуда еще не скоро выберется.
– Ты надеешься, он станет с тобой разговаривать? Ведь это из-за тебя он угодил в тюрьму.
– Если разобраться хорошенько, он сам виноват, – проворчал Дэниел. – Веди он себя смирно, устройся на работу и держись подальше от неприятностей, и сейчас ходил бы на свободе. А он взялся за старое, да еще вздумал сбивать с пути новичков, вот и угодил за решетку. К тому же он с ними плохо обращался.
– Согласна, – я встала и принялась искать носки.
Вечно они куда-то деваются! Так и норовят улизнуть в какое-то особое место – этакий носочный край, и вечно я не могу их собрать по парам. Теперь я просто покупаю только черные носки, и уже неважно, нашли они свою вторую половину или нет. Я принялась одеваться: белье, брюки, туфли, рубашка, жакет – готово! Теперь Коринна может предстать перед миром.
– Сестра Мэри будет ждать нас у тюрьмы, – сказал Дэниел. – Я звонил ей. Ты уверена, что хочешь пойти со мной?
– Да, – подтвердила я, хотя на самом деле вовсе не была в этом уверена.
Дэниел осторожно отцепил со связки ключей маленький швейцарский армейский нож и оставил его лежать на столе.
– Если ты носишь с собой карманный нож, оставь его дома, – посоветовал он.
Я выудила из рюкзака складной ножик, которым открываю бутылки. У него столько всяких приспособлений, что с их помощью ничего не стоит построить небольшой дом или вынуть камень из лошадиной подковы.
– Теперь пошли.
По воскресеньям трамваи ходят редко, и мы отправились пешком по Флиндерс-стрит мимо махины вокзала в готическом стиле, мимо Бананового хранилища и новой набережной, перешли на другой берег реки и оказались в перестроенной части города. Прежде здесь царило приятное запустение, а теперь ожили даже портовые кабачки, щеголявшие новенькой краской. Зазывно манил небольшой супермаркет, расположившийся по соседству с салоном татуировки.
– Я едва узнаю город, – вздохнула я.
Мы пробирались сквозь толпу у вокзала на Спенсер-стрит. Здесь стояло полным-полно загородных автобусов, их водители читали газеты, вокруг бродили потерявшиеся туристы и сновали люди, тащившие за собой по тротуару чемоданы на колесах.
Наконец мы добрались до Мельбурнской распределительной тюрьмы. Здание из красного кирпича, который еще не утратил свой цвет, было окружено высоким забором из алюминиевых конструкций и увито сверху колючей проволокой. На редкость гостеприимный вид.
У входа, поглощенная беседой с неряшливой женщиной, окруженной оравой детишек, поджидала нас сестра Мэри – верный боец Сил Добра на этой земле. Она заметила нас и сказала женщине:
– Да благослови вас Господь!
В словах ее была такая уверенность, что это проняло даже малолетних негодников. Монашка утерла сопли младшему и обернулись, чтобы приветствовать нас.
– Корина! Дэниел! Как я рада вас видеть! Спасибо, что пришли. Посещение заключенных и узников – одно из важнейших благодеяний. Господь узнает о вашем добром поступке. Пойдемте, – пригласила она, и мы последовали за этой невысокой решительной толстушкой прямиком в тюрьму.
Я прежде никогда не бывала в местах заключения, хотя много раз проходила мимо, когда шла по Спенсер-стрит. Неприглядная снаружи тюрьма оказалась такой же и внутри. Конечно, это не была яма, кишащая скорпионами, наподобие замка Иф (Ага, граф Монте-Кристо, отсюда вам не выбраться!) как, например, Старая мельбурнская тюрьма. Там я впервые испытала приступ клаустрофобии и потребовала выпустить меня на улицу до окончания экскурсии. В результате я так и не увидела самое интересное – виселицу, на которой вздернули Неда Келли.
В здании тюрьмы царило особое бюрократическое уродство. Оказаться здесь в заключении – все равно что всю жизнь просидеть в приемной у зубного врача-неудачника. Стены были покрашены в светло- бежевый цвет, повсюду стояли охранники, беспрерывно переговаривавшиеся друг с дружкой. В помещении пахло – я попыталась было определить, чем, но это оказалось непросто: нос мой сильно пострадал за многие годы стояния у печи; ну, да – мужской мочой, дезинфекцией и отчаянием. В равных частях.
Дезинфекция пахла хвоей. Но это не помогало. Я взяла Дэниела за руку.
– Чувствуешь запах? – спросил он. Я кивнула. – Он здесь постоянно, но к нему невозможно привыкнуть. Так воняет во всех тюрьмах, будь то лагерь для дезертиров, городская тюряга или старый крепостной застенок. Страдание впитывается в стены. Пойдем, – сказал он, следуя за сестрой Мэри, которая уже убедила охранников пропустить нас через первые ворота.
– Дэниел, – окликнул его охранник, – ты здесь по делу?
– Ага, вместе с сестрой, – ответил Дэниел. – И дама тоже. Мне показалось, что стражник не прочь был еще поболтать, но сестра Мэри уже нетерпеливо перебирала свои четки.
Невысокая женщина-охранник ощупала меня и попросила несколько раз пройти через металлоискатель. Мне велено было снять рюкзак, а Дэниелу пришлось вывернуть карманы, но все равно ничего у нас не нашлось. Большое объявление гласило: «Острые и колющие предметы, ножи и шприцы вносить ЗАПРЕЩЕНО». Что ж, Дэниел поступил разумно, предусмотрительно оставив свой швейцарский нож дома. Охранники по ходу дела продолжали обсуждать какое-то телешоу, которое показывали накануне вечером. «В Лос-Анджелесе получше делают», – заметила невысокая женщина в форме не по росту. Я подумала: а вели бы они себя столь небрежно, окажись на моем месте та тетка с орущими детьми?
От тюремной обстановки у меня мурашки ползли по телу; как сказал бы Джейсон – «классно забирает». Мы подошли к первым раздвижным дверям, и охранник по рации передал кому-то, чтобы нам открыли.
Мы оказались в чистом пустом коридоре, достойном пера Кафки, и побрели по нему.
– Дэниел! – окликнула я.
Он догадался, о чем я хотела спросить.
– Видеонаблюдение, – объяснил он и указал на черные диски камер слежения. – Когда мы дойдем до другого конца, они откроют нам следующую дверь.
– А если нет? – спросила я дрожащим голосом.
Не доверяю я этим техническими штуковинам. Оказаться в механической ловушке! Никогда не любила технику.
– Тогда мы попросим сестру Мэри призвать на помощь гнев Божий. Тут всем известно, что она с Богом
