– Марецкий? Кто такой Марецкий?
Так, по представлению Костюкова, изображали удивление бесталанные артисты самодеятельных театров.
– Полина Михайловна, следствию известно, что незадолго до своей гибели Борис Евдокимович подготовил генеалогическую схему для Игоря Александровича Марецкого.
К окончанию произносимой Костюковым фразы Полина Михайловна окончательно лишилась способности к сопротивлению. Все-таки возраст. Нервы уже не те. Ее воробьиное лицо превратилось вдруг в печеную картошку, слезы полились из глаз, и она проскулила:
– Я же говорила ему, что добром это не кончится! Я же его отговаривала!
Демонстрировать, что знаешь больше, чем на самом деле, – этому полезному умению Костюков научился на прежнем месте службы. Блеф, который помогает разговорить собеседника. Человек рассказывает об интересующих тебя вещах, пребывая в уверенности, что тебе это давным-давно известно и ты просто проверяешь его на вшивость.
– Расскажите про эту историю с Марецким, – попросил Костюков.
Бабуля шмыгала носом и прятала глаза. Ей было нехорошо, как школьнице, подделавшей в дневнике оценку. Знала, что родители все равно обнаружат подлог, но ее рукой будто демон какой-то водил.
– Ему сделали заказ, – сказала Полина Михайловна. – Надо было для Марецкого составить эту схему. И Борю сразу предупредили, что схема ненастоящая.
– То есть ему заказали изготовление фальшивки.
– Что значит «фальшивки»! – забеспокоилась Полина Михайловна, которую пугали столь резкие и однозначные формулировки. Человеку приятное хотели сделать, что-то вроде сюрприза. Это шутка такая была.
– Значит, заказывал не сам Марецкий?
– Нет-нет.
– А кто?
– Я не знаю.
– Как же так? – с укором сказал Костюков.
Мы так с вами не договаривались, как бы говорил он всем своим видом. Вроде начали откровенный разговор, и вот на тебе, опять вы, бабушка, за старое.
– Я не видела, – прижала руки к груди старушка, которая очень хотела, чтобы ей верили. – Я только слышала разговор.
– Где этот разговор происходил?
– У Бори на квартире. Я у него была в гостях, и тут пришел этот человек…
– Что за человек?
– Мужчина. Я по голосу поняла. Боря сразу из прихожей увел его в другую комнату. Так что я даже не видела, поверьте.
– Борис Евдокимович говорил вам о том, кто этот человек?
– Нет.
– Хорошо, дальше, – попросил Костюков.
– А это, собственно, все.
– Нет, так не пойдет, – сказал Костюков. – Мне в подробностях надо. Что еще тот человек говорил?
– Он просил сделать так, чтобы этот Марецкий относился к знатному роду. Княжескому или графскому. Но не первого, так сказать, ряда.
– Что значит – «не первого ряда»?
– Не Юсуповых или Шереметевых. Не тех, кто на слуху.
– А как он это объяснял? Почему не Юсуповых, к примеру?
– Никак не объяснял.
– Но при этом четко прозвучало, что на самом деле Марецкий не принадлежит к старинному знатному роду?
– Да.
– Тогда почему этот человек обратился к Борису Евдокимовичу? Если ему нужна генеалогическая схема, которая не имеет никакого отношения к действительности, зачем в таком случае специалист по генеалогии? Можно просто сесть и нарисовать такую схему самостоятельно. У Бориса Евдокимовича с ним был разговор на эту тему?
– Был.
– И что же тот человек сказал?
– Что ему нужна схема более-менее правдоподобная. Нужен реально существовавший род, следы которого можно отыскать.
– Как вы думаете, почему Борис Евдокимович за эту работу взялся?
– Видимо, это был его знакомый, – проявила осторожность Полина Михайловна. – И он не мог ему отказать.
Она постепенно приходила к себя и снова возвращалась к своим наивным старушечьим уловкам. Для Костюкова, который в былые времена провел не одну сотню допросов, подобное не было неожиданностью. Тактика поведения человека на допросе всегда укладывается в одну из немногих схем, люди в общем-то одинаковы. И методы воздействия на них тоже не отличаются разнообразием. Иногда достаточно лишь намекнуть, что следствию уже многое известно и юлить не надо.
– Вы в курсе того, что Борис Евдокимович за соответствующее вознаграждение помогал добывать новые метрики тем, кому это было необходимо?
– Нет! – вполне ожидаемо испугалась старушка.
Глаза смотрели преданно. Даже излишне.
– Со следствием надо сотрудничать, – попенял ей Костюков. – А не вводить его в заблуждение. Поэтому ваш ответ я не принимаю.
Полина Михайловна молчала, и тогда Костюков специально для нее разъяснил:
– Лично вам это ничем не грозит. Это были дела Бориса Евдокимовича. Он за них ответчик. Да и теперь ему отвечать не за что. Поэтому мы с вами можем запросто поговорить на эту тему. Да?
Костюковское «да?» было очень дружелюбным. И чтобы совсем уж успокоить женщину, он сказал ей:
– И о метриках мы вообще не будем говорить, поверьте. Метрики меня совсем не интересуют. Я опять возвращаюсь к этому последнему заказу. К делу Марецкого. Почему Борис Евдокимович за это взялся?
Костюков сделал паузу и спросил, всем своим видом давая понять, что ему-то картина видна как на ладони:
– Деньги?
– Ему заплатили, – не стала отпираться на этот раз Полина Михайловна.
– Сколько?
– Десять тысяч.
– Долларов?
– Нет, рублей.
– Сразу же? В тот же день, когда состоялся разговор?
– Да. И еще столько же обещали после выполнения работы.
– Заплатили?
– Я не знаю. Мне Борис ничего об этом не говорил. Он совсем не обсуждал со мной свои дела.
Чем хорошо общение с людьми преклонного возраста – они не контролируют свою речь. Возраст, болезни – и мозг уже работает не так, и ошибки человек совершает, проговариваясь там, где лучше было бы прикусить язык.
– То есть об этом деле он тоже с вами не говорил? – уточнил Костюков.
Вот только теперь она обнаружила свою промашку. Где-то она солгала. Либо сейчас, сказав, что Мятликов не обсуждал с нею свои дела. Либо чуть раньше, когда сказала, что предупреждала Бориса о том, что это дело добром не закончится. Она запуталась, испугалась, отчаялась и от этого отчаяния сказала правду:
