– Я понял, о чем вы говорите – о баре «Интуриста». Поверьте, это было случайное совпадение – то, что вы и наш сотрудник там встретились.
– Мы тоже так сначала подумали, – жестко сказал Тадеуш. – Но сегодня мы узнали, что человек, с которым мы беседовали в баре, арестован.
– Соколовского арестовали? – вырвалось у меня.
Поляки переглянулись.
– Все это слишком некрасиво выглядит. Мы знаем, что у вас были трения с паном Соколовским, но методы, которые вы применяете в борьбе со своими конкурентами…
– Я не знал, что его арестуют! – крикнул я. – Не знал, поймите!
Тадеуш резко встал.
– Мы не хотим иметь с вами дела. Очень жаль потерянного времени.
Они вышли, даже не прикрыв за собой дверь. Я услышал, как на улице взревел двигатель их автомобиля.
– Неужели то, что они сказали, – правда? – спросил Толик, во все глаза глядя на меня…
Мне хотелось убить его сейчас за этот вопрос.
Дверь я открыл своим ключом. В квартире было тихо. Я заглянул на кухню, Светки там не было. Странно, что она не вышла из комнаты на шум открываемой двери. Я медленно пошел по коридору в зал. Я шел и ждал, что сейчас она выйдет мне навстречу, но было тихо, и только дядя Леша посапывал в спальне. Я вошел в комнату и наткнулся на Светку. Она стояла, притаившись, у стены и держала в вытянутой руке баллончик с газом.
– Что будем делать с дядей Лешей? – спросила она меня, разливая по тарелкам борщ.
– Папрыкина приходила сегодня?
– Врач-то? Приходила.
– Что она говорит про него?
Светка села напротив меня и тяжело вздохнула.
– Она сказала, что надо его везти обратно в больницу. И еще… Она говорит, что лучше бы нам оставить надежду.
Я пристукнул кулаком по столу:
– Вот дура! Как она может такое говорить – ведь она врач!
Светка придержала мою руку своей:
– Врачи обязаны говорить ложь во спасение, но у нас другой случай, Эдик. В этой лжи никто не нуждается. И ты, и я понимаем, что дяде Леше в больнице будет лучше, чем здесь. И еще мы понимаем, что надежды у нас действительно осталось мало.
Я вздохнул.
– Только не вздыхай так, – попросила она.
– Хорошо. Я подумаю о том, что ты мне сказала. Кстати, когда у тебя следующий зачет?
– Завтра. В десять часов мне надо быть в институте. Наверное, не пойду.
– Не выдумывай, я завтра с утра смотаюсь в контору, а часов в девять вернусь, чтобы подменить тебя здесь.
– Ты ешь, пожалуйста. Борщ совсем остыл.
– Угу.
Я следил, как она ест, и думал о своем. Что нам делать с дядей Лешей? И дядя Леша ли лежит сейчас там, в спальне?
– Слушай, Светка. Тебе никогда не снился такой сон: будто ты стоишь у входа в огромную трубу, и где- то в ее конце слышится манящая музыка и виден свет?
Она подняла на меня удивленный взгляд и покачала головой:
– Нет. А почему ты меня об этом спрашиваешь?
– А почему бы мне тебя об этом не спросить? – в тон ей ответил я.
– Да просто странный вопрос.
– Ничего странного не вижу. Ты вот лучше скажи мне: ты веришь в загробную жизнь?
– Нет, конечно.
– А почему «конечно»?
Она пожала плечами:
– Ну, это в общем-то все знают.
– Мне сказали, что наш дядя Леша, когда у него не работало сердце, видел себя как бы со стороны.
– Это ты о душе решил со мной поговорить?
Я поморщился:
– Ну, не обязательно это так называть. Просто он чувствовал и слышал все вокруг в тот момент.
– Откуда ты можешь знать, что именно он чувствовал?
– Говорят, что известны случаи, когда людей возвращали к жизни и все они рассказывали практически одно и то же: они видели себя со стороны, видели, как вокруг них суетятся их близкие и еще – вот эта огромная труба и музыка.
– Ну, этому можно найти объяснение, – пожала плечами Светка. – После того как человек умирает, его мозг еще функционирует несколько минут. Ну, не так, как в обычных условиях, но все-таки какие-то образы он еще рождает. Картина, возникающая в умирающем сознании, всегда одна и та же. Возможно такое? А почему бы и нет? И если человека приводят в чувство, ему вспоминается то, что он видел. Это что-то вроде сна, понимаешь?
– Но почему эта труба никогда не снится? Почему ее видит только умирающий человек?
Светка вздохнула и опять пожала плечами:
– Эдик, мало ли загадок у природы? Может быть, все это неправда?
Может, и неправда. Но что же тогда увидел там дядя Леша? Увидел и теперь не хочет возвращаться.
Ближе к вечеру позвонил Николай Никитич.
– Я ждал вас сегодня, – сказал он. – Мы с вами договаривались – помните?
– Да, точно, – сказал я. – Вы уж нас извините, не смогли мы. Может, завтра?
– Давайте завтра, – согласился он. – В девять утра вас устроит?
– А после обеда можно? С утра вряд ли получится.
– Хорошо, тогда в два часа. Договорились? До встречи.
– Подождите, не кладите трубку, – торопливо сказал я. – А вы что – арестовали Соколовского?
– Мы сейчас с ним работаем, – ответил Николай Никитич после небольшой паузы. – А вы откуда об этом узнали?
– Знакомые рассказали. Значит, завтра в два? До свидания. – И я положил трубку. На душе было тоскливо.
– Светка, ляжешь сегодня в зале на диване, а я устроюсь на раскладушке рядом. В одной комнате вместе пока будем спать.
Она ничего не ответила, и я повернулся к ней, чтобы убедиться, что она слышала мои слова. Светка плакала, закрыв руками лицо.
Я толкнул дверь нашей конторы и застыл на пороге. У стола сидел Соколовский и лениво стряхивал с сигареты пепел. При моем появлении Толик сказал «здрасте» и метнул быстрый взгляд на Соколовского. Тот уже расправился с пеплом и воткнул сигарету себе в рот, по-прежнему не обращая на меня ни малейшего внимания.
– Толик, выйди, погуляй немного, – попросил я.
Толик вышел. Соколовский, не отрывая взгляда от дымящегося кончика своей сигареты, процедил сквозь зубы:
– Это ты решил таким способом от меня избавиться?
– Каким способом? – спросил я, чтобы хоть как-то потянуть время.
– Не взбрыкивай, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Милицию ты на меня навел?
– Никого я на тебя не наводил. Они спросили, есть ли у меня конкуренты, которым я могу мешать, – я сказал, что есть. Они потребовали фамилию – я им ее назвал.
