Владимир Гриньков
Заповедник страха
Богатого хочется убить тогда, когда у тебя самого нет ни гроша.
Эта мысль пришла в голову Хмелю на утренней летучке в понедельник. Почему-то именно утром в понедельник всякие такие мысли приходят в голову.
Им бы понедельники взять и отменить.
Раньше Хмелю казалось, что это просто прикольная песня. А получается, что философия. Умный кто-то написал.
Нет понедельника. Нет этой летучки. Нет плохого настроения. И шефа тоже нет. Красота!
– А кто вот этим занимался? – возвысил голос шеф.
И Хмель стал смотреть на шефа. Тот держал в руке рекламный листок: смеется карапуз, уси-пуси всякие, наш торговый центр предлагает дешевую и качественную одежду для вашего малыша.
«Дешевую и качественную»! Ха! Вот уроды!
Шеф словно прочитал мысли Хмеля и сказал, все больше раздражаясь:
– Дешевая и качественная! Бляха-муха! Как будто девяностый год за окном! Как будто только начинается реклама! Фигню любую напиши, и тебе поверит всяк – и заказчик, и потребитель! Не поверит! Лажа это, а не реклама!
Тут Хмель обнаружил, что один он только на шефа и смотрит, а остальные присутствующие на него, Хмеля, пялятся. И до него запоздало дошло, что идиотскую эту листовку он как раз и слепил. А что? Нормальная листовка. У них все такие. Какие заказчики, такие и листовки. Не кока-колу рекламируем. И не «Мерседесы».
Хмель не успел сам себя уговорить, потому что шеф уже вспомнил, кому он эту работу поручал. И сразу на Хмеля переключился.
– Это не реклама! – сказал шеф зло. – Реклама – это всегда идея! Это интересная мысль! Это красивая фраза! «Дешевая и качественная одежда» – это красивая фраза?
В принципе ничего, подумал Хмель.
– На любителя, – сказал он осторожно.
Все стремительно потупились, и одна только Ксюха не сдержалась, прыснула. Ксюхе можно. Ксюха спит с шефом. Ей дозволяется не напрягаться по поводу интересных мыслей и красивых фраз.
Шеф скомкал листовку и демонстративно ее швырнул. Хорошо еще, что в мусорную корзину, а не в лицо Хмелю.
Вот урод! Красивые мысли ему подавай! А вот чем не мысль, снова вернулся к своей недавней придумке Хмель.
Богатого хочется убить тогда, когда у тебя самого нет ни гроша.
Не нравится? Не очень изящно?
Тогда вот так:
Босса хочется убить, когда ты сам гол как сокол.
Нет, фигня.
Лучше вот так:
Босса хочется убить, когда ты сам бос и нищ.
Нет!
Босса хочется убить, когда сам бос.
Еще короче!
Босса хочется убить, когда бос!
Круто! Это вам не дешевая и качественная одежда для вашего малыша. Игра слов. Очень креативно. А какие возможности появились! Масса вариантов. Наипервейший признак того, что идея удачная. Когда получается разные слова цеплять, как вагоны к составу, можешь быть уверен, что основу ты придумал замечательную.
Бойся, босс, босяка.
А? Нормальненько так расцветает мыслишка. Что еще тут можно придумать?
– Кто сегодня везет заказчиков из «Детолакта» по точкам? – перебил шеф мысли Хмеля.
– Я, – тут же отозвался Балаганов.
На самом деле он Баклаганов, но все специально букву «к» в его фамилии опускают, потому что так получается прикольно. «Золотой теленок», типа.
– Их реклама уже висит? – между делом поинтересовался шеф, а сам бумажки перебирал, готовясь перейти к следующему вопросу.
Но не перешел, потому что ему никто не ответил. Тогда он поднял глаза, и взгляд его уперся опять в Хмеля. Хмель не дрогнул. А что? Тут он ни при чем. За дешевую и качественную одежду он ответит. А за «Детолакт» пускай отвечает тот, кто им занимался.
А кто им занимался?
– Ты разбросал их листовки по точкам? – спросил шеф почему-то у Хмеля.
– Я? – очнулся Хмель.
– Да, ты, – в который уже раз за утро обозлился шеф и нервно взъерошил страницы своего органайзера.
Настолько нервно, что не могло быть сомнений: что-то сейчас произойдет.
– А при чем тут я? – заподозрил неладное Хмель.
– А вот! – сказал шеф и ткнул пальцем в сделанную черт знает когда запись в органайзере. – «Детолакт». Листовки. Хмельницкий. А?
И посмотрел на Хмеля с ненавистью. Тот хотел ответить, но захлебнулся воздухом. Потому что ситуация такая, что кто-то из них точно не прав. И этот не правый – стопроцентно не босс. Шеф быть неправым ни за что не согласится.
– А где листовки? – попытался спасти положение Хмель. – Давайте, я их мигом развезу.
Хотя он понимал, конечно, что ничего поправить уже нельзя.
– Уволен! – сказал шеф. – С сегодняшнего дня!
И было видно, как этому уроду сразу полегчало. Зло сорвал – и немного отпустило.
Может, и вправду его убить? А что? Из пистолета. Или из ружья, предположим.
Уволенный с работы – он как прокаженный. Он не такой, как все. Он уже не с ними, не с коллегами по работе. Он отдельно. Его сторонятся и в душе жалеют. А еще не хотят такой судьбы для себя. Чур меня, чур, типа.
Хмель собрал пожитки под сочувствующими взглядами своих недавних коллег. Во как бывает, елы- палы. Еще час назад они были вместе и ничто не предвещало беды. Так всегда в жизни. Только что ты был весел-беззаботен, и вдруг тебя размазало по стенке.
Хорошо еще, что босс слинял. Не маячил в эти последние минуты пребывания Хмеля в коллективе.
Всем было неловко. Натянуто прощались. Да, они уже отдельно от него. Одна только Ксюха не сдрейфила и напоследок чмокнула Хмеля в щеку. Шепнула:
– Я позвоню.
Ксюха не позвонила. Не то чтобы Хмель ждал ее звонка – вот так прямо сидел сиднем над телефонным аппаратом и томился в ожидании, – но все-таки он помнил о данном ею обещании, и уже поздним вечером, когда окончательно стало понятно, что она не позвонит сегодня, испытал сильное разочарование. Это было разочарование неудачника. Еще один пинок судьбы. Не столько больно, сколько противно. Все горше и горше.
Он догадывался, почему Ксюха не сдержала обещания. Ее ангажировал босс. Неделю отсутствовал этот урод, по Африке с ружьишком бегал, соскучился по женской ласке, и теперь он Ксюху любить будет до самого утра.
Раскрыв бумажник, Хмель пересчитал всю имевшуюся у него наличность. Подсчеты не затянулись. Три бумажки по сто рублей, еще две десятки и металлическая пятирублевка. Триста двадцать пять рублей ноль-ноль копеек. Хмель потянулся к подоконнику и смахнул в свою ладонь запылившуюся монетку в две копейки. Бесполезная денежка. Ничего не купишь.
Триста двадцать пять ноль-две.
