– Точно! Я чую! – сообщил Берия.
– Проверь! – распорядился Сталин.
Берия поманил пальцем Гогоберидзе, и тот не пошел, а стал клониться к Берии все ближе и ближе, и когда расстояние между ним и бериевским носом сократилось до допустимой для проведения научного эксперимента величины, Берия потребовал:
– Дыхни!
Это был звездный час Гогоберидзе. Вершина карьеры. Момент истины. Потому что на служебном пути инспектора Гогоберидзе встречались тысячи нетрезвых водителей, пытавшихся его, Гогоберидзе, обмануть, и все эти шоферские уловки – как дыхнуть, чтобы инспектор не учуял запаха, – Гогоберидзе знал назубок. И поэтому он смело дыхнул в лицо Берии. Тот недоуменно блеснул стеклышками пенсне.
– Трезвый? – ровным голосом осведомился Сталин.
И это даже не вопрос был, а утверждение. Окончательный вердикт. Засомневавшийся было Берия не решился спорить.
– Хорошо службу несете, товарищ, – сказал Сталин инспектору Гогоберидзе.
Тот понял, что теперь-то его уж точно не расстреляют, и смотрел на товарища Сталина такими влюбленными глазами, будто собирался на нем жениться. То ли пребывавший в тени полковник Птахин приревновал, то ли ему надоело участвовать во всей этой комедии, но он вдруг осерчал на всех сразу и сказал в сердцах:
– Ну хватит уже!..
Вот это он совершенно напрасно сделал. Ну не надо было ему так поступать. И все бы обошлось, возможно. Хотя бы для него лично. Но не обошлось. Товарищ Сталин посмотрел на него с такой строгостью, будто перед ним стояли сразу Каменев с Зиновьевым, Бухарин и еще Троцкий в придачу. Понятливый Берия кивнул своим абрекам. Те заломили полковнику Птахину руки и поволокли в «эмку».
– Женька! – прошептала потрясенная Светлана. – Он же нас потом со свету сживет! Засудит! Лицо при исполнении!
– Ну при каком таком исполнении? – отмахнулся я. – Он же ряженый. Согласился сниматься, пускай терпит.
– А вот скажите мне, товарищ Гогоберидзе, – глянул умным всевидящим взором великий вождь и учитель, друг всех инспекторов дорожного движения товарищ Сталин, – не кажется ли вам, что этот вот Птахин, – жест в направлении «эмки», – затаившийся троцкист?
Если вы думаете, что на этот вопрос есть различные варианты ответов, то это означает лишь то, что лично вас товарищ Сталин никогда ни о чем таком не спрашивал. А вот Гогоберидзе он спросил.
– Так точно! – отчеканил инспектор. – Троцкист! Ревизионист! Оппортунист!
Тут он замолчал, потому что дальше уже ему приходили на ум только определения типа «мотоциклист» и «велосипедист», но произнести их вслух он почему-то не решился.
– Правильно рассуждаете, товарищ! – веско сказал Сталин. – По-нашему рассуждаете, по- большевистски!
Посмотрел с прищуром, развернулся и пошел к своему «ЗИСу». Почти уже свихнувшийся от всех этих необычных событий Гогоберидзе провожал его преданным взглядом. Но окончательно свихнуться инспектор не успел, потому что вождь вдруг остановился и сказал, обращаясь к товарищам Молотову и Берии:
– Я вот думаю, товарищи, а не назначить ли нам товарища Гогоберидзе начальником над всеми инспекторами дорожного движения Российской Советской Федеративной Социалистической Республики?
– Правильно! – тут же поддержал мудрое предложение вождя Берия. – Я давно уже к товарищу Гогоберидзе присматриваюсь! Достойный работник!
Гогоберидзе, о котором, как только что выяснилось, знал лично сам товарищ Берия, обмер.
– И мне докладывали, – кивнул товарищ Молотов. – Я как раз хотел обратиться с соответствующим предложением в ЦК. А то что-то давно я прежнего начальника не вижу. Уже месяц, наверное.
– А мы его расстреляли, – сообщил Берия бестрепетно.
– А-а, тогда понятно, – кивнул Молотов. – Ну что ж, прямо одно к одному. И вакансия как раз освободилась, и человек есть достойный на эту должность. Коба, ты как? – вполне фамильярно обратился он к Сталину, что обычно дозволялось лишь ему, Берии да еще, может быть, Ворошилову.
– Опросим всех членов Политбюро, да и решим, – сказал Сталин. – Но, как я думаю, возражений не будет.
В том, что возражений не будет и все уже решено, осчастливленный Гогоберидзе убедился тотчас же. Товарищ Берия уже протягивал ему по кавказскому обычаю до краев наполненный рог.
– Пей! – сказал товарищ Берия, поблескивая стеклышками пенсне.
Гогоберидзе не посмел ослушаться. Конечно, если бы там было вино, он справился бы с этой безразмерной емкостью без труда, но там была водка, и на первой же поллитре он сломался. И до того был ощутимо нетрезв, да тут еще добавил. Скуксился, засопел и закашлялся.
– Ничего, научится, – по-отечески добро сказал товарищ Сталин.
Развернулся и пошел к машине. Молотов поспешил следом, а Берия задержался на мгновение и сказал инспектору Гогоберидзе:
– Завтра в девять ко мне на прием! Получишь на руки приказ о назначении!
– Слушаюсь, товарищ нарком! – рявкнул счастливый Гогоберидзе.
Жизнь открывала перед ним новые перспективы, и эти перспективы впечатляли. Берия вдруг хлопнул его по плечу и сказал с чувством:
– Ох и повезло же тебе!
Как будто завидовал.
Забрался в «ЗИС», и машина тотчас же сорвалась с места. И «эмка» отправилась следом, но прежде из нее на дорогу вытолкнули немного помятого Птахина.
С полковником за то время, которое он отсутствовал на месте событий, произошли некоторые изменения. Лицо его приобрело отчетливо свекольный оттенок, а в движениях сквозила некоторая неуверенность, что совершенно определенно свидетельствовало – Птахин пьян. Где полковник успел так набраться, Гогоберидзе не знал, да и не очень-то это его интересовало. Ну подумаешь, полковник пьяный. Тут такие события! Тут такой зигзаг удачи!
– Ух и заживем теперь! – мечтательно выдохнул пьяный инспектор Гогоберидзе, прижимая к груди готового вот-вот шлепнуться на пыльный асфальт пьяного полковника Птахина. – Лучше прежнего, брат!
Тут он обнаружил наконец в своих объятиях Птахина, потом вспомнил, что как раз к полковнику судьба сегодня была не очень-то благосклонна, и ему захотелось сделать Птахину что-нибудь приятное.
– А тебя я, знаешь, не забуду. На хорошее место пристрою. Я тебя на Рублевке поставлю. В любом месте, где захочешь. И там, где ты пальцем ткнешь, знак установим. Ограничение скорости. Не более двадцати километров в час. И рабочий день тебе установлю ненормированный. Как багажник машины деньгами набьешь, так можешь домой сваливать. Думаю, что к обеду ты уже будешь свободен.
Изловчился и поцеловал облагодетельствованного им Птахина пьяным поцелуем.
– Ты полегче! – трепыхнулся Птахин.
– Ты сам полегче! – посоветовал Гогоберидзе. – Троцкист-велосипедист! У-ух!
Погрозил пальцем, но не зло, поскольку добр он был сегодня необычайно и душою щедр.
– Или к себе возьму заместителем. Если захочешь. Но ведь не захочешь кабинетную пыль глотать, – снова погрозил он пальцем. – С Рублевки тебя не выманишь!
– Э-эх! – выдохнул Птахин. – Все бы хорошо, да ведь неправда все это!
– Что неправда?
– Ну, Сталин там, – понизил голос Птахин, – твое назначение, моя Рублевка…
– Я и сам не верю, если честно, – вдруг признался Гогоберидзе. – Но у нас страна такая, товарищ полковник, что все, что хочешь, может быть. Поэтому на всякий случай верить надо.
После съемок я подошел к Демину. Илья смотрел на меня так, как денщик смотрит на генерала – хорошо ли, мол, я вычистил сапоги, барин? Какое-то время он будет смотреть на
