– Почему?
Родионов вздохнул.
– Мне вчера санитар сказал, что это заведение – дурдом. Это так?
– Кто это вам сказал? – поморщился Родионов.
– Паша. Тот, который убился.
– Он неправильно выразился.
– А как правильно?
– Больница.
– Психбольница?
– Психиатрическая больница.
– А какая разница?
– Звучит более прилично.
– Значит, меня здесь лечат от этого, – Баклагов показал на свою голову.
– Пока мы больше наблюдаем за вами.
– А потом начнете лечить?
– Если возникнет необходимость.
– А кто определит: она возникла или нет?
– Я.
– Итак, вы решите: правильно я мыслю или нет. Вы знаете, как именно надо мыслить, да? Вы знаете, какие мысли правильные?
– Мы позже с вами об этом поговорим, – сказал Родионов. – Не возражаете?
– А если я скажу, что возражаю?
– У меня нет времени сейчас. Я все равно не смогу продолжить с вами беседу, даже если вы будете настаивать на этом.
– Значит, вы определяете продолжительность беседы? Я не имею никакого отношения к этому?
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул человек в белом халате.
– Заходи, – сказал Родионов. – Мы уже закончили.
Баклагов встал со стула и молча вышел.
– Выручил ты меня, – сказал Родионов человеку в белом халате. – Такой больной попался – почемучка. Не отвяжешься.
– Что у него?
– Похоже, шизофрения.
– А-а, тогда понятно. Философствовать может сколько угодно. Ты гони его – и все дела.
– Для этого ему надо сказать, что он болен и что у меня таких, как он, полсотни.
– Вот и скажи.
– Не могу, – покачал головой Родионов. – Я смотрю ему в глаза – и не могу.
– А ты не смотри. Псих – он и есть псих, как говорит мой сынишка. И разговор с ним должен быть соответствующий.
Свет в палате погасили. Баклагов лежал на спине, вспоминая происшедшее с ним за последние дни. Коля на своей койке ворочался, и в его дыхании чувствовалось что-то нехорошее.
– Толя! – шепотом позвал он.
– Ты меня зовешь? – встрепенулся Баклагов.
– Тебя. – Коля придвинулся поближе. – Я вот что хочу тебе сказать. Я все равно повешусь.
– А жена?
– А что жена?
– Она останется одна?
– Одна. Она дура, Толик.
– Сколько ты с ней прожил?
– Двадцать пять. Нет, погоди… Двадцать шесть.
– С дурой прожил?
– С дурой.
– Так ты сам, значит, дурак, раз жил столько с дурой.
– Наверное, так, – согласился Коля.
– Может, лучше просто развестись?
– А дальше жить как? Жизнь-то не переделаешь теперь.
– Там нет ничего. Только мрак и черви.
– Это ты о чем?
– О смерти.
– Так и здесь то же самое, – сказал Коля. – Какая же разница?
– Здесь ты можешь хоть что-то предпринять, а там от тебя уже ничто не зависит.
– Не хочу я уже ничего. Совсем ничего.
– Мне зачем сказал об этом?
– Не знаю. Подумал, что должен об этом кому-то сказать. А ты мне самая близкая душа получаешься.
– А твой брат, Толик?
– Он вечно меня поучает, как жить. С ним я не могу об этом говорить.
– Я тоже однажды хотел на себя руки наложить, – сказал Баклагов. – Залез в трансформаторную будку и начал хвататься за все железяки подряд – все ждал, пока меня током убьет.
– Ну и как?
– Там, оказывается, электричества не было.
– Почему?
– Авария какая-то произошла, и они к тому времени уже сутки как без света сидели.
Коля рассмеялся в темноте.
– Без света, – сказал он, смеясь. – Сутки. Ну и ну.
Через минуту он затих, и больше они в ту ночь не разговаривали.
Жена пришла к Коле утром следующего дня. Баклагов, прогуливаясь между деревьями, видел их сидящими на лавочке. Падал мелкий снежок, и Баклагов иногда запрокидывал голову. Снежинки падали ему на лицо и медленно таяли. Баклагов блаженно улыбался и закрывал глаза. Иногда он пытался о чем-нибудь думать, но мысли внезапно обрывались, и он не мог вспомнить, о чем они были. Он не сердился, а только тер ладонью лоб и качал головой, усмехаясь. Коля присоединился к нему через час.
– Снег, – сказал Коля. – Ты любишь снегопад?
– Люблю, – кивнул Баклагов.
– Когда я был маленький, у нас такие снегопады были. – Коля мечтательно улыбнулся. – Мы с братом один раз пошли в лес, а там береза стоит, и снег вокруг нее вроде как оттаял. Вот ствол, а вокруг него сантиметра на три – нет снега. Вроде как ствол в шахту опущен. Мы заглянули туда – мама родная! – а до земли метра три! Вот сколько снега!
– И вы не проваливались? – с сомнением спросил Баклагов.
– Проваливались, но только по пояс. И снег такой, знаешь, чистый.
– Да, – сказал Баклагов. – Здорово. Это жена к тебе приходила?
– Жена, – кивнул Коля. – Фрукты принесла.
Ветка дерева вздрогнула над их головами, осыпая их снегом.
– Послушай, – сказал Коля, поеживаясь, – а почему ты меня вчера не стал отговаривать, когда я сказал, что повешусь?
– Почему я должен тебя отговаривать? Ты такой же человек, как и я, и волен сам решать, что тебе делать.
– Ты действительно думаешь, что я могу сам за себя решать?
– Конечно. А почему ты об этом спрашиваешь?
– Они хотели лишить меня права решать самому, – сказал Коля. – Представили дело так, будто я больной. И я подумал: может быть, я действительно болен, раз они все говорят об этом?
