– А что же я должен был делать?! – взорвался Кирилл.
– У тебя ведь было оружие.
– И что? Стрелять? По людям? Из-за ящика консервов?
– Ты не должен был стрелять по ним, – спокойно сказала Анна. – Но защитить себя мог, наверное.
Кирилл подошел к ней и вырвал из ее рук винтовку:
– Не хочу говорить об этом! А на будущее запомни – не надо здесь стрельбы и шума.
– Ты думаешь – они могут услышать звуки выстрелов там, на своих далеких островах?
Кирилл не ответил.
– Пусть только заявятся! – жестко и отрывисто сказала Анна. – Я не собираюсь ни от кого прятаться! И голодной из-за этих мародеров сидеть не буду!
4
Министр внешнеэкономических связей Вячеслав Данилович Григорьев, несмотря на свои неполные сорок лет, был уже лысоват, лицо имел круглое, что выдавало в нем человека, любящего уют, хорошую кухню и доброе вино. Если бы его можно было представить в халате и домашнем колпаке, а в руку ему поместить длинную курительную трубку, то он был бы один к одному помещик из старой русской жизни. Вот только глаза не вписывались в идиллический лубочный образ. Глаза его выдавали – они смотрели на людей не утомленно-равнодушно, а цепко, от этого взгляда мороз по коже пробирал, и хотелось глаза опустить, отвернуться, чтобы только с этим взглядом не встречаться. Вот этот самый взгляд выдавал в Григорьеве человека умного, расчетливого и в чем-то даже жесткого.
Он любил, чтобы о нем складывалось определенное мнение, чтобы собственный образ, кстати, им же самим придуманный, был понятен окружающим, поэтому его манеры и поступки – все имело смысл, и даже его охрана вела себя соответственно, на то она и охрана. Короля, как известно, всегда играет свита. И когда машина, в которой ехал министр, останавливалась, на мостовую первыми всегда выпрыгивали охранники – высокие и мрачные, с короткоствольными израильскими автоматами «Узи» в руках, которые они демонстративно держали на виду, и прохожие, если они случайно оказывались поблизости, торопливо спешили прочь, и вот тут-то из машины появлялся сам Григорьев. Он с сосредоточенным видом, не глядя по сторонам, преодолевал несколько метров пыльного потрескавшегося асфальта и скрывался в дверях здания.
– Кто это? – слышался шепот.
– Григорьев! – так же шепотом отвечал кто-либо из посвященных.
В офис ассоциации «Возрождение» Григорьев приехал поздним вечером, когда уже стемнело. Миновав охрану, прошел длинным полутемным коридором и очутился в приемной президента ассоциации Бородина. Здесь было светло и просторно, в углу светился экран телевизора (звук был выключен), а молоденькая секретарша Бородина заученно улыбнулась и пропела ангельским голоском:
– Добрый вечер! Андрей Алексеевич вас ждет.
Григорьев прошел в кабинет, оставив охранников в приемной.
Бородин смотрел телевизор. Увидев вошедшего Григорьева, не встал, а лишь махнул рукой, приглашая садиться, а сам опять обернулся к экрану. Показывали боевую технику. Танки на полигоне били прямой наводкой по мишеням. Мишени рассыпались на куски.
– Интересно? – спросил Григорьев, опускаясь в кресло.
– Очень. Сейчас расскажу, о чем речь, – Бородин, не отрывая взгляда от экрана, махнул рукой куда-то в сторону. – Ты налей себе коньячка, Слава. Знаешь где.
– Может, твою секретаршу пригласим? Пусть она нальет.
Бородин оторвал наконец взгляд от экрана, посмотрел на гостя, покачал головой.
– Что я слышу! – воскликнул. – И это говорит человек, у которого семья: жена, двое детей и теща!
– Я совсем не то имел в виду, – вяло запротестовал Григорьев. – Ты просто извращенец, Андрюша, у тебя мысли не в ту степь бегут.
Бородин нажал какую-то кнопку, коротко бросил в переговорное устройство:
– Инга, зайди!
Появилась секретарша. Ее лицо излучало доброжелательность и готовность ко всему.
– Налей нам коньяку, Инга.
Она склонилась над низким столиком, на котором стояли рюмки. Короткая юбка едва прикрывала трусики. Григорьев, изменяясь в лице, отвернулся и наткнулся взглядом на Бородина. Тот беззвучно смеялся.
– Пошел ты к черту! – бросил ему Григорьев.
– Вы что-то сказали? – обернулась от столика Инга.
– Нет, это он со мной разговаривает, – теперь уже откровенно расплылся в улыбке Бородин.
Инга подала коньяк.
– Я могу идти?
– Естественно, – не сказал, а пропел Бородин.
Секретарша вышла.
– Это я извращенец? – вернулся к прежнему разговору Бородин. – Я? А не ты? У тебя, наверное, все пуговицы на брюках поотлетали.
– Пошел ты к черту!
– Пуговицы – не беда. Я сейчас позову Ингу, она пришьет.
– Пошел ты к черту! Она же сама провоцирует! Ты же видел!
– Ничего я не видел.
– Видел! Она у тебя без трусов, наверное, ходит? А?
– Не знаю, – целомудренно проявил неосведомленность Бородин.
Коньяк был чудесный. Григорьев сделал несколько маленьких глотков, прикрыв глаза.
– Интересный сюжет прошел по телевизору, – сказал Бородин. – Его голос звучал где-то далеко. – На этой последней ярмарке у арабов наши пытались продать танки, а министр обороны…
– Наш министр?
– Да. Наш министр обороны вдруг дает интервью: танки, мол, барахло. И сделка срывается.
Григорьев махнул рукой:
– Я знаю эту историю, Андрей.
– Так расскажи. Я не понимаю, что происходит.
– Там посредник один влез, а они с министром в контрах. Собачатся между собой, понимаешь? Вот он их и умыл.
– Он и нас так может, а?
– Нас – не может. В министерстве обороны контракт уже согласован. Они – за. Пока ты со мной – можешь быть спокоен.
Григорьев открыл наконец глаза, отпил из рюмки глоток.
– Мне сегодня звонили с завода-изготовителя, – сказал он. – Через месяц все десять комплексов будут готовы к отгрузке.
– Очень хорошо.
– Ты, со своей стороны, готов?
– Да.
– Я посмотрел данные на эту фирму, которая выступает посредником с украинской стороны. И теперь меня терзают смутные сомнения.
– Ты о чем?
– О фирме этой самой. Кто она? Откуда взялась?
– Я тебе объясню…
– Нет, ты только не обижайся, Андрюша. Я во все вникнуть хочу. Она какая-то левая, эта фирма. Шесть месяцев существует, ни одной сделки не проведено, и вдруг ты их выбираешь контрагентами в сделке на шестьсот миллионов долларов.
– Я тебе объясню…
– Объясни.
– Это моя фирма.
