Она посмотрела на Полину сквозь сигаретный дым.
– Там, на Кипре, я говорила ему, что он выбрал по отношению к тебе неверный тон. Что надо по- другому. Но разве ему что-то можно втолковать! – вздохнула. – Он очень тяжелый человек, безусловно. И у него такая биография… Ну, ты знаешь. Университетов он не кончал, и жизнь у него протекала в обстоятельствах, не способствующих приобретению хороших манер.
– Давайте не будем о нем! – попросила Полина. – Я не в курсе всех подробностей, но знаю, что он затеял всю эту возню – вокруг Олега Игоревича…
Вокруг Звонарева, так следовало понимать. А тетя Галя и не пыталась выгородить Прокопова.
– Да, это было, – признала она. – И с этой историей… я его предупреждала, что добром не кончится. А ему как вожжа под хвост попала. Хотя в чем-то я его понимаю, конечно. Он настоящий мужик, который не прощает.
– Но разве можно мстить за то, что было двадцать лет назад!
– Ты не поняла. Он не за то мстил, что было двадцать лет назад, а за то, что случилось недавно.
– А что случилось недавно?
– Гибель Маши.
Тетя Галя загасила окурок в пепельнице и сразу же закурила следующую сигарету.
– Глупо мстить за то, в чем человек не виноват, – сказала Полина, пряча глаза.
– Ты уже взрослая. И умная. И прекрасно знаешь, что твоя мама покончила с собой из-за Звонарева.
– Нет!
– Из-за Звонарева, – уверенно повторила тетя Галя. – Он третировал ее, подавлял. И, по большому счету, сломал ей жизнь. Она ведь тоже ему мстила за это.
– Как?
– Своей смертью, Полина. Она очень любила Сашу. А помешала эта нелепость. Тюрьма. Она растерялась. И тут появился Звонарев. То есть он был все время, конечно. Звонарев тоже был влюблен в Машу, но у него не было шансов. Он такой правильный, такой обязательный, такой положительный – в двадцать лет это слишком скучно, пойми. И когда Сашу посадили, Звонарев с этой своей правильностью вдруг оказался рядом с Марией. Поддержка и опора, так сказать. Само благородство. Еще и времена такие были… Ребенок без отца. А где отец? В тюрьме. Бр-р-р!
Тетя Галя передернула плечами.
– В общем, Маше надо было свою жизнь строить. Звонарев ей внушил, что с ним ей будет лучше. Ну, на ошибки молодости напирал, на то, что все еще можно поправить… Машу он уговорил. И когда Саша вышел из тюрьмы…
Пауза и длинная затяжка. Если бы Полина в эту минуту смотрела на тетю Галю, то увидела бы, как дрожит в ее руке сигарета.
– Его визит оказался крайне нежелательным, – с горьким сарказмом поведала о делах давно минувших дней тетя Галя. – Потому что этот каторжанин и почти что висельник мог бы, как ему доходчиво объяснили, помешать счастью молодой советской семьи, у которой все нормально было в личной и общественной жизни, которую ценило руководство и у которой уже подходила очередь на квартиру. В общем, он мог разрушить эту идиллию. Ведь по месту работы никто ничего не знал. И считалось, что у Звонарева растет лапочка-дочка. И вдруг такие откровения! Словом, кроме Сашки, правда была не нужна никому. И он отступился.
– Но как он мог! – вырвалось у Полины.
– Маша попросила, – просто ответила тетя Галя.
Со стены на Полину внимательно смотрел покойный архиепископ Макариос. В его глазах угадывалась мудрость.
– За двадцать лет он ни разу не попытался напомнить о себе, – сказала тетя Галя. – При Сашином характере ему это сделать было нелегко, ты уж мне поверь. И только когда погибла Маша… В нем будто выключатель какой-то щелкнул. Ужасный механизм, двадцать лет просуществовавший в режиме ожидания. Хотя что я говорю? Двадцать лет… Он так бы и не высунулся, если бы Маша руки на себя не наложила.
– Как они могли! Как они оба могли выяснять между собой отношения, позабыв о тех, кто рядом! Прокопов – он мстил, а подумал ли он хотя бы раз обо мне?!
– Он все время о тебе думал. Только думы у него были такие… Своеобразные. Он всех готов осчастливить на свой манер, но только чтобы все было по его. Он всегда прав, всегда знает, что и как надо делать, и плевать ему, если при этом льются чьи-то слезы!
Тетя Галя сердито погасила недокуренную сигарету.
– Ты не держи на него зла, – попросила, глядя куда-то в сторону. – На своих не злятся.
Помолчали.
– Где сейчас Прокопов? – спросила Полина.
– В Европе. Пережидает, пока здесь все уляжется.
– Уже улеглось.
– Все равно нужно время, чтобы безопасность была безусловной. Если за него все-таки возьмутся, ему такой срок накрутят с учетом прежних подвигов, что он только ближе к пенсии на свободу выйдет.
Тетя Галя поднялась из-за стола.
– Давай пообедаем? – предложила. – Вспомним кипрскую кухню.
Принесла меню, раскрыла, положила перед Полиной.
– Один мой знакомый открыл этот ресторан. Ну и я вроде как при нем. Здесь мило, правда?
Полина как раз перелистывала странички меню. Подняла голову и посмотрела на тетю Галю.
– Ну так зовите его!
– Кого? – насторожилась та.
– Этого вашего знакомого. Его не Антоном случайно зовут?
– Полина! – всполошилась тетя Галя. – Только ты учти – он ничего не знал! Антон действовал вслепую! Делал то, что велел Прокопов! Все эти ужины в ресторанах, перстни и машины в подарок – это прокоповские придумки! Как двадцать лет назад ему это в голову втемяшилось, так и не мог успокоиться. А Антон – он чудный мальчик!..
– Ну так вы позовете этого чудного мальчика или нет?
– Позову, – сдалась тетя Галя. – Но ты помни мои слова!
– Я помню, – сказала Полина. – Я все помню.
Тетя Галя ушла и вернулась с Антоном.
– Привет! – сказал Антон, глядя на Полину с выжидательной улыбкой.
– Здравствуйте.
Полина поднялась из-за стола.
– Ты разве не пообедаешь? – заволновалась тетя Галя.
– Нет, спасибо. Я спешу.
– Я провожу Полину, – сказал Антон, тем самым предлагая тете Гале оставаться в зале.
Вдвоем с Полиной они вышли на улицу.
– Так вы по ресторанной части? – осведомилась Полина. – А я обратила внимание – кулинарные рецепты у вас прямо от зубов отскакивали.
– Я был шеф-поваром в одном ресторане. Потом Александр Александрович взял меня к себе. Теперь вот он помог купить этот ресторан.
Он смотрел на Полину вопросительно и с надеждой. Так смотрят, когда надеются на возобновление прерванных когда-то отношений. Вот сейчас он сделает шаг навстречу…
– Ты не сердишься на меня?
– Разве мы с вами на «ты»? – взметнула пушистые ресницы Полина.
Там, на Кипре, все это было для нее игрой. А теперь игры кончились. И она имела право ответить так, как ответила.
– Как можно сердиться на человека, который ничего не предпринимает сам? Который все делает по чьей-то подсказке.
Полина распахнула дверцу битого «Фольксвагена».
