заперты. Ночь. Вокруг снежная пустыня. Где-то далеко лаяли продрогшие собаки. Мороз крепчал. Салон машины выстуживался так быстро, что Китайгородцеву приходилось раз за разом запускать двигатель, чтобы согреться. Потемкин ворочался на заднем сиденье, ему не спалось. Китайгородцев, обнаружив, что его спутник бодрствует, решился заговорить.
– Я не могу до конца поверить в то, что это правда, – сказал он. – Что можно заставить человека сделать что-то против его воли.
Он говорил о себе. Потемкин понял.
– Можно, – ответил он. – А вы не готовы в это поверить потому, что говорите – «против воли», как будто это будет ваша воля. На самом деле она не ваша, а чужая. Это не вы будете делать. Вы – только физическая оболочка. А мысли, желания, стремления не ваши будут, чужие, привнесенные извне. Вот этот парень, который выходил на сцену… Не помню его фамилию…
– Саша Бобков?
– У вас хорошая память.
– Не жалуюсь.
– Так вот этот Бобков – он разве боцман Торопыгин? Нет. Он никогда им не был. А хотел ли он выйти на сцену на посмешище? Нет. Еще за час до представления, да даже за пять минут до случившегося знал ли он, что выскочит на сцену? Снова ответ – нет! Сплошные «нет», а он все равно вышел на сцену и сделал то, чего он не хотел бы делать, и даже не подозревал о том, что будет так чудить! Потому что это не он, это чужая воля им руководила.
– Значит, и вы так можете, как Михаил? Внушить кому-то, чтобы он убил.
– Кого, например? – усмехнулся гипнотизер.
– Вашего врага, – ответил Китайгородцев. – Или врагов. У вас ведь есть враги?
У Потемкина были враги. И Китайгородцев знал об их существовании.
– Я никогда об этом не задумывался, – стушевался Потемкин. – Чтобы решать свои проблемы таким образом. Нет-нет, это невозможно!
– Но почему?
– Это ужасно!
– А для Михаила не ужасно? Его ведь это не остановило! Вот у вас есть враги. Вы от них натерпелись… Вы извините, что я так откровенно.
– Да ничего, – вздохнул Потемкин.
– Они создают для вас проблемы. Неужели у вас не возникало желания эти проблемы разрешить одним махом?
– Таким «махом» – нет, – невесело улыбнулся в темноте гипнотизер.
– Почему?
– Я не пойму, какой ответ вы хотите от меня услышать, – признался Потемкин. – Ну не знаю я! Такие, видно, у меня проблемы, что только кажутся ужасными, а на самом деле они – еще не самый край. Жить можно, никого не убивая.
– А у Михаила, наверное, уже не получается. Наверное, у него – край. Есть какая-то причина, из-за чего он решился на такое.
Ранним утром, еще затемно, ворота монастыря распахнулись. Сонный инок, сутулясь на морозе, гремел ключами в выстуженной тишине. Китайгородцев подошел к нему, вежливо поздоровался. Инок так же вежливо ответил на приветствие, глядя доброжелательно и открыто.
– Я в первый раз к вам, – сообщил Китайгородцев.
– К молитве?
– Да.
– Издалека, наверное?
– Из Москвы.
– К нам приезжают, – кивнул инок.
– Мне посоветовали. Мой знакомый. Михаилом зовут. Такой, с бородой. Он у вас бывал.
– Да, – вежливо кивнул инок.
Он по-прежнему смотрел доброжелательно. И ни о чем ему имя Михаил не говорило. Много людей приезжает. Возможно, что и этот Михаил тут был.
– Я через него с отцом Алексеем познакомился, – сделал последнюю попытку что-нибудь выведать Китайгородцев.
– Отец Алексей? – переспросил инок.
Он явно вспомнил.
– Вы тоже его знаете? – как о чем-то само собой разумеющемся сказал Китайгородцев.
– Думаю, что да. Вы его видели уже?
– А он здесь? – вырвалось у Китайгородцева.
Он бросил взгляд в распахнутые монастырские ворота.
– Если не уехал накануне, – сказал инок. – Он не в монастыре обычно ночует, а в деревне, вы ее проезжали. Там есть гостиница для паломников, ее зовут монастырской избой.
Монастырской избой оказался большой бревенчатый дом на окраине деревни, ближайший к монастырю. Несмотря на ранний час, там уже кипела жизнь. Окна освещены, из печной трубы поднимался дым. Один из постояльцев прямо у крыльца растирался снегом. Он был по пояс обнажен, брал свежий чистый снег и, крякая от удовольствия, размазывал его талой водой по коже. Китайгородцев приблизился, открыл было рот, намереваясь поприветствовать этого любителя снежных процедур, но тут человек обернулся, и Китайгородцев захлебнулся морозным воздухом.
Михаил!
Тот тоже не ожидал увидеть здесь Китайгородцева. Обездвижел, но только на мгновение, а потом вдруг отшатнулся к крыльцу, будто хотел уйти, укрыться в доме, но Китайгородцев среагировал. Он толкнул Михаила, и тот упал в снег. Встать Михаил не решился и, кажется, ждал удара. Китайгородцев его бить не стал, рывком поднял, поставил на ноги.
– Пойдем в дом, поговорим, – предложил Михаил, пряча острый взгляд черных глаз.
– Нет, в дом мы не пойдем, – покачал головой Китайгородцев.
Там Михаил окажется среди людей. И там могут возникнуть неожиданности.
– Я здесь замерзну, – сказал Михаил. – Холод собачий.
Точно, заманивает в дом. Против его хитрости у Китайгородцева была припасена своя.
– Поговорим в машине, – он кивком указал на автомобиль.
Михаил топтался на месте в нерешительности. Китайгородцев взял в замок его шею и увлек за собой. Со стороны посмотришь – два подвыпивших приятеля. Только один почему-то голый по пояс.
– У меня тут есть пуховик, – сказал Китайгородцев. – Накинешь, чтобы без пневмонии обошлось.
Отпер багажник. А в следующий миг сгреб Михаила в охапку, швырнул в багажник, как мешок с картошкой, и крышку багажника тут же захлопнул. Пока тот не пришел в себя и не поднял шум, Китайгородцев успел его предупредить:
– Будешь лежать тихо – через минуту выпущу. Я только в дом загляну, обстановку сфотографирую – и сразу же вернусь, обещаю. Но если будешь мешать – вывезу в поле и оставлю на часок в багажнике. В воспитательных целях. Ты понял?
Молчание.
Китайгородцев направился к дому. Шел и слушал – не закричит ли Михаил.
Не закричал.
В жарко натопленном доме паломники собирались к молитве. Китайгородцев шел через комнаты, вглядываясь в заспанные лица. Если проходил мимо запертых дверей, вежливо стучал, заглядывал в комнату и извинялся. Открыл очередную дверь. Увидел Наталью Андреевну. Она была в неизменно черном платье и от той прежней отличалась только тем, что волосы на голове у нее не были после ночи аккуратно уложены. Она тоже увидела Китайгородцева и замерла, но он уже не на нее смотрел, а на другого человека, который тоже был в этой комнате. Тот человек, услышав шум открываемой двери, обернулся. Изможденное лицо, по-стариковски седые волосы и безумный взгляд. В эти глаза Китайгородцев смотрел, не отрываясь, и очнулся он только тогда, когда проходивший мимо паломник его задел случайно.
