это напоминало огромный стонущий зимний лес.
Капитан заглушил двигатели, судно легло в дрейф. Телевизор все еще был включен. Эрнесто заметил, что на некоторых судах тоже закреплены антенны – сплошные помехи. Хитрый ход, умная бестия, подумал Салазар.
– Прибыли, – сообщил капитан.
– Куда?
– Багаж за борт.
– В воду? – пораженно переспросил Эрнесто.
– Ага. Инструкции заказчика. Сначала я час катаю вас с включенным телевизором, а потом останавливаюсь у входа в бухту Коконат-гроув в тридцати футах к северу от яхты «Шепот моря».
Эрнесто осмотрелся: по правому борту от них высился «Шепот моря». Салазар перевел взгляд на капитана и проговорил:
– Да знаете ли вы, что находится в этом…
– Не знаю и знать не хочу! – отрезал капитан, упреждая жестом дальнейшие разговоры. – Заказчик заплатил мне две тысячи баксов и дал четкие инструкции. Неплохой гонорар за два часа работы. Бросайте чемодан.
Эрнесто пребывал в растерянности… Требование звучало невероятно, и все-таки капитан вряд ли сам это выдумал. Салазар взял чемодан за ручку и поставил его на перила. Немного выждал, размышляя, стоит ли это делать. «Не накручивай!» – сказал он себе, сделал глубокий вдох и перекинул ношу через борт.
«Дипломат» с плеском упал в море и поплыл в сторону от судна. Он не сразу погрузился в воду, а некоторое время покачивался на поверхности – особым условием похитителя была герметичность. Эрнесто не сводил глаз с недавней собственности, не позволяя себе даже моргнуть. И тут в воде рядом с «дипломатом» что-то изменилось. Появились пузырьки воздуха. В кромешной тьме сложно было что-либо разглядеть, но пузырьки явственно поднимались на поверхность.
Кейс дернулся вправо, влево и секундой позже исчез, будто его затянуло под воду. На его месте остались лишь круги, которые расходились по черной глади словно в пруду, когда бросишь в него камешек. Эрнесто смотрел на воду и, не в силах отвести от пузырьков глаз, спросил:
– Джи-пи-эс работает под водой?
– Может, есть такие суперсовременные модели. Я не слышал.
Салазар кивнул. Было ясно, что в окружении пятисот яхт с мощными спутниковыми антеннами даже новая модель ничего не даст.
– А зачем вам? – полюбопытствовал капитан.
– Просто интересно, – ответил Салазар, понимая, что, по всей вероятности, сейчас он был очень близок к человеку, который убил Эшли Торнтон и похитил Мию Салазар.
А может быть, и хуже.
Глава 20
«Мия Салазар не чувствует боли», – твердила и твердила она, свернувшись калачиком в углу тускло освещенной комнаты. Слова мантрой крутились в мозгу – этот прием здорово помогал ей еще в те времена, когда Мия бегала полумарафон и свербящая боль в боку буквально доводила до потери сознания. Бег – по большому счету состязание тела с разумом, где последний одерживает победу. С тех пор данная методика выручала ее в каждом забеге. Впрочем, теперь явно не тот случай.
«Мия Салазар… черт, как же больно!»
Она уже не плакала – у организма не осталось сил на слезы. Боль принесла некоторую разрядку, но не полную: эмоции накапливались уже давно – с тех самых пор, как начался этот сумасшедший дом. Мия очнулась от глубокого сна, не имея представления о том, где находится и кто ее похитил. Последнее воспоминание – пробежка. Было солнечное прохладное утро, она с удовольствием мчалась по своему любимому трехмильному маршруту. Путь вился среди песчаных дюн и зарослей прибрежной растительности. В сумерках здесь царило жуткое безмолвие, но днем бояться было совершенно нечего… до сих пор. Он появился ниоткуда, выскочил из-за дюн и повалил ее на землю. Мия боролась и хотела закричать, но не вышло – ее поглотило толстое покрывало тьмы. Несчастная лежала на животе, уткнувшись лицом в песок, и почки готовы были разорваться под натиском навалившегося на нее человека. В правое бедро вонзилась игла, и всю ногу будто обожгло. Мгновения спустя члены обмякли, Мия отключилась.
Очнулась она уже пленницей: руки и ноги связаны, рот заклеен скотчем. От страха и одиночества по щекам покатились слезы – навалилось чувство безысходности, сопровождающее полную дезориентированность в пространстве. Тугие путы больно вонзались в лодыжки и запястья, в нос била стылость затхлой комнаты, давило на переполненный мочевой пузырь. Если бы не эти неприятности, в непроглядной тьме было бы невозможно отличить сон от реальности. Мия закрывала глаза и ничего не видела, открывала их – результат тот же. В первый раз с лица сняли повязку вчера или позавчера, точно она не могла сказать. В глаза ударил яркий свет включенной лампы, за которым угадывался темный силуэт; от этого зловещего зрелища хотелось закричать, но она не могла даже пискнуть – во рту ее был кляп.
Это повторилось еще три или четыре раза: снимали повязку, и в глаза ударял яркий свет. Теперь это стало неким подобием ритуала, не слишком радостного, зато дарящего ощущение того, что она еще жива. Темный силуэт за лампой протягивал ей ведерко и губку для нехитрых гигиенических процедур; судно, чтобы сходить по нужде; миску холодной еды. Он ни разу не развязал ей лодыжки, но каждый раз на десять минут освобождал руки – так она могла обслужить себя и поесть, пусть и в присутствии молчаливого стража. Так продолжалось несколько дней.
А потом все изменилось.
Она сразу поняла, что в этот раз будет по-другому. Послышался скрип двери. Повязку сняли, в глаза ударил яркий свет. На этот раз не было ни ведерка, ни предметов личной гигиены, ни еды. Зато в помещении появился еще один источник света, гораздо более сфокусированный луч и не столь слепящий, как прежний. Прищурившись, узница сумела разглядеть, что этот луч исходит от какого-то электронного приспособления. Раздался короткий гудок, и смысл происходящего стал ясен: ее снимали на видео, и тому находилось с сотню ужасных причин.
– Ложись на спину, – сказал похититель сквозь многослойную вату, изменявшую его голос до неузнаваемости.
Мурашки побежали по телу от этих слов. Похоже, свершилось самое худшее: он насильник. И это еще в лучшем случае, а в худшем… Лучше об этом не думать.
– Исполняй! – прикрикнул он.
Дрожа, Мия опустилась на матрас, стараясь не давать воли воображению, – да что там, пустое дело, ведь не прикажешь мозгу не думать. Она напряглась в ожидании, мышечные волокна натянулись против воли – инстинктивная реакция на страх прикосновения. Белый свет стал постепенно приближаться, и в поле зрения появилось стекло объектива. Холодный бездушный окуляр смотрел на Мию в упор, и это не предвещало ничего хорошего. Она закрыла глаза и тут же получила выговор от тюремщика.
– Открыть глаза! – раздался окрик, и она послушно подняла дрожащие веки.
Мия лежала, боясь пошелохнуться, сердце колотилось в груди, огромные от страха глаза постепенно привыкали к освещению. И тут началось!
Такой боли она не испытывала ни разу в жизни. Большой палец ноги зажали каким-то предметом наподобие клещей и так сильно сдавили, что глаза чуть не выскочили из орбит. Она кричала так, что саднило горло, но от этого становилось еще хуже. Наконец все кончилось. Невозможно было сказать, как долго продолжалась пытка, казалось – целую вечность. Огонек камеры погас, и темный силуэт, подсвеченный со спины единственной в комнате включенной лампой, склонился над несчастной. Он протянул ей ведерко с водой, губку и бинт. Взяв все это, Мия скорчилась в углу.
Прошло несколько часов, а в пальце все еще пульсировала боль. Мия пыталась отвлечься, перепевая про себя любимые мотивчики, вспоминая милые сердцу места. Она подумала о муже и с любопытством гадала, согласится ли он заплатить выкуп. Было интересно, знает ли о случившемся Джек Свайтек,
