— О тетушке Марте и тетушке Сауле? — добавила счастливая Бриттола.
— И об Афине? — умолял ее брат.
— И о тетушке Бриттоле? — не могла остановиться девочка.
— И о Великом походе? — не унимался мальчик, дергая Кордулу за рукав платья.
— И на этом мы остановимся! — Кордула захлопала в ладоши, призывая детей успокоиться. — А теперь, пока я заканчиваю приготовление ужина, вы, молодая особа, поможете мне с овощами. А вы, юноша, накроете на стол и принесете вина.
— Да, мама, — отозвались дети в один голос. Они торопливо бросились выполнять поручения, проявляя ни разу не виденный матерью до этого энтузиазм. Какое-то время Кордула наблюдала за детьми, а потом вернулась к приготовлению рыбы.
Когда она уже солила рыбу и поливала ее лимонным соком, до нее донесся знакомый мотив. Это был старинный гимн, который люди привыкли напевать во время работы. Но приказом Кордулы именно этот гимн был запрещен на всей территории виллы, и никто, даже ее муж, не имел права его напевать. Как только она узнала припев, улыбка сошла с ее губ и выражение лица стало напряженным и гневным. Она резко развернулась назад.
— Вы
Бриттола была поражена неожиданно резким окриком.
— Это
— Я знаю, — оборвала ее Кордула. — Где вы этому научились?
— В школе, — голос девочки срывался, губы задрожали.
Кордула нахмурилась и уже была готова хорошенько отругать дочь, как вдруг снова услышала знакомый голос.
Кордула все еще колебалась.
— Это прекрасная песня. Ты знаешь ее слова?
— Да, мама.
— Тогда спой ее, пожалуйста, по-настоящему, всю.
Бриттола робко начала первый куплет. Вскоре к ней присоединился брат, и вот они уже пели в полный голос.
Кордула собиралась вернуться к своему занятию, но тут ее внимание привлекло какое-то движение во дворе. Подойдя к окну, она увидела, что снова пошел снег. Небо затянуло тучами, и внутренний дворик почти полностью погрузился во тьму. Падающие хлопья снега в неверном вечернем свете порождали движущиеся серо-голубые тени, создававшие удивительное впечатление ожившей тайны. Тени то появлялись, то пропадали, взмывая вверх и стремительно догоняя друг друга. Они были бесформенны, но Кордула точно знала, что они собой представляли.
К этому моменту дети начали петь ее любимый куплет, и казалось, что их голоса заполнили всю виллу.
Она посмотрела вверх. Очертания далеких гор утонули в снежном вихре, и над крышей дома небо было укутано переливающейся сероватой завесой. Однако Кордуле она не показалась гнетущей или зловещей. Наоборот, чудесный серебристый свет виделся ей проявлением некогда могущественной силы, начавшей теперь терять свою власть. Дети тем временем перешли к следующему куплету.
Кордула снова услышала знакомый голос:
— Я не должна была рассказывать им об этом, — ответила она вслух. — Они еще слишком маленькие, чтобы полностью осознать смысл того, что произошло.
Внезапно в вихре серых и голубых теней появилось застывшее изображение лица Пинносы, искаженное гримасой муки и страха. Она пронзительно кричала: «Урсу-у-у-ла!» Лицо поднялось кверху, навстречу падающему снегу, и тот постепенно становился прозрачней и легче. Крик тоже затихал, пока не слился с детскими голосами и не исчез. Тем временем дети перешли к следующему куплету своей счастливой песни, и у Кордулы полились слезы.
Кордула потянулась за тарелками, слезы закапали на рукава.
Она пыталась противиться нахлынувшим чувствам, но песня сломила это сопротивление и Кордула позволила своему голосу влиться в ее ритм.
