– Sua moglie? – Ваша жена?
– Которая? У меня их три.
– По-итальянски.
– Quale? Ne ho tre.
– L'ultima – Последняя.
Он опомнился. Он не Джоэл Бэкман с тремя бывшими женами и распавшейся семьей. Он Марко Лаццери из Торонто, у него жена, четверо детей и пятеро внуков.
– Я пошутил, – сказал он по-английски. – У меня одна жена.
– Mi dica, in Italiano, di sua moglie? – Расскажите про вашу жену.
Очень медленно подбирая слова, Марко обрисовал вымышленную жену. Ее зовут Лаура. Ей пятьдесят два года. Она живет в Торонто. Работает в маленькой фирме. Путешествовать не любит. И так далее.
Каждая фраза повторялась не меньше трех раз. Каждая ошибка в произношении встречалась гримасой и быстрым «ripeta». Снова и снова Марко рассказывал про несуществующую Лауру. Когда он с ней покончил, пришлось взяться за старшего из детей, фантома по имени Алекс. Тридцать лет, адвокат, живет в Ванкувере, разведен, двое детей и так далее и тому подобное.
К счастью, Луиджи снабдил его краткой биографией Марко Лаццери со всеми сведениями, которые он судорожно вспоминал сейчас на задней скамье холодной, пустой церкви. Франческа настойчиво добивалась совершенства, не позволяла говорить быстро, что было ему свойственно на родном языке.
– Deve parlare lentamente, – повторяла она. – Вы должны говорить медленно.
Она держалась строго, не терпела шуток, но была крайне целеустремленна. Если он научится говорить по-итальянски хотя бы наполовину хуже, чем она говорит по-английски, это будет грандиозный рывок. Раз она настаивает на постоянном повторении, то пусть так и будет.
Когда они обсуждали его матушку, в церковь вошел пожилой джентльмен, сел на скамью прямо перед ними и погрузился в размышление и молитву. Они решили потихоньку уйти. Все еще падал легкий снежок. Они заглянули в ближайшее кафе выпить по чашечке эспрессо и покурить.
– Adesso, possiame parlare della sua famiglia? – спросил он. – Может быть, теперь поговорим о вашей семье?
Она улыбнулась, что случалось нечасто, и сказала:
– Benissimo, Marco. – Очень хорошо. – Ma, non possiamo. Mi displace. – Прошу прощения. Нельзя.
– Perche поп? – Почему?
– Abbiamo delle regole. – Таковы правила.
– Dov'e suo marito? – Где ваш муж?
– Qui, a Bologna – Здесь, в Болонье.
– Dov'e lavora? – Где он работает?
– Non lavora – Он не работает.
Когда она докурила вторую сигарету, они вышли на крытую галерею тротуара и приступили к углубленному уроку на тему снега. Она произносила короткую фразу по-английски, он должен был ее перевести. «Идет снег». «Во Флориде снега никогда не бывает». «Завтра, может быть, пойдет снег». «На прошлой неделе два дня шел снег». «Я люблю снег». «Я не люблю снег».
Они прошли по краю главной площади, все время оставаясь под крышей. На улице Риццоли миновали магазин, где Марко покупал зимние ботинки и куртку, и он подумал, что она захочет услышать его рассказ об этом. Он мог справиться с этим по-итальянски, но решил промолчать, потому что ее все еще занимала тема погоды. На следующем перекрестке они остановились и принялись разглядывать Le Due Torri, две сохранившиеся башни, которыми гордились болонцы.
Когда-то их было больше двухсот, сказала Франческа. Попросила его повторить эту фразу. Он попробовал, грубо исказив прошедшее время и цифру, и ему пришлось повторять злосчастную фразу, пока не стало получаться правильно.
Во времена Средневековья по причинам, которые современные итальянцы не могут объяснить, их предков охватила архитектурная одержимость строить высокие узкие башни для жилья. Поскольку племенные войны и междоусобная борьба носили характер эпидемий, эти башни прежде всего служили целям обороны. Они представляли собой прекрасные наблюдательные вышки и выдерживали нападение врагов, хотя жить в них было крайне затруднительно. Чтобы сохранить продукты, кухни приходилось устраивать на верхнем этаже, сотни на три ступенек выше уровня улицы, поэтому очень трудно было найти надежную домашнюю прислугу. Когда вспыхивали войны, воюющие семьи запускали друг в друга стрелы и копья с боевых башен. Не было никакого смысла сражаться на улицах подобно простолюдинам.
Одновременно башни служили символом общественного статуса. Ни один уважающий себя аристократ не мог допустить, чтобы у соседа или соперника башня была выше, поэтому в двенадцатом и тринадцатом столетиях борьба за превосходство перешла в иную стадию, и знатные люди стремились перещеголять друг друга по степени проникновения в воздушное пространство над Болоньей. Город получил прозвище La Turrita, то есть Башенный. Один английский путешественник окрестил его Грядкой Спаржи.
К XIV веку в Болонье стало набирать силу упорядоченное управление, и проницательные люди начали отдавать себе отчет в том, что воюющую знать скоро приберут к рукам. Поэтому город, когда ему это удавалось, начал сносить башни, в чем сильно преуспел. Об остальных башнях позаботились время и сила тяжести: плохие фундаменты за несколько столетий разрушились.
В конце 1800-х годов увенчалась успехом шумная кампания по сносу всех башен. Уцелели только две – Асинелли и Гарисенда. Они стоят рядом на площади Порто-Равеньяна. Ни одну из них прямой не назовешь, Гарисенда склоняется к северу под углом, который может соперничать с более знаменитой и куда более красивой Пизанской башней. Обе уцелевшие башни на протяжении десятилетий удостоились многих цветистых эпитетов. Один французский поэт уподобил их двум пьяным матросам, бредущим домой, держась друг за друга, чтобы сохранить равновесие. В путеводителе Эрманно они именовались «Лорел и Гарди» средневековой архитектуры.
Башня Асинелли была возведена в начале XII века высотой 97,2 метра, что вдвое выше соседки. Гарисенда начала клониться, когда была почти достроена в XIII веке, и ее обрубили наполовину, дабы предотвратить падение. Клан Гарисенда потерял к ней всякий интерес и с позором покинул город.
Марко знал эту историю из книги, которой снабдил его Эрманно. Франческе не было известно, насколько он осведомлен, и она, как положено хорошему экскурсоводу, в течение пятнадцати минут, невзирая на холод, рассказывала о знаменитых башнях. Она строила простую фразу, произносила ее как можно отчетливее, помогала Марко сквозь нее продраться и затем переходила к следующей.
– На верх башни Асинелли ведут четыреста девяносто восемь ступеней, – сказала она.
– Andiamo, – тотчас ответил Марко. – Пошли.
Через узкую дверь они попали в подвал и оттуда поднялись приблизительно на пять метров вверх, где в углу ютилась билетная касса. Он купил два билета по три евро каждый, и они начали подъем. Башня была полая внутри, а лестница прижималась к наружным стенам.
Франческа сказала, что не поднималась на башню уже лет десять. Это маленькое приключение приятно ее взволновало. Она пошла вперед и ступила на крепкие дубовые ступеньки, Марко держался на некотором расстоянии сзади. Сквозь маленькие окна в стене проникали свет и холодный воздух.
– Не торопитесь, – бросила она по-английски, медленно отдаляясь от Марко. В этот снежный февральский день никто, кроме них, не рвался на вершину города.
